Документы ВКП(б) (КПСС) как источник по истории исторической науки в СССР, 1945 - 1955 гг.

• Автор: Леушин, Максим Анатольевич
• Шифр специальности: 07.00.09
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2000
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 421 с.

СОДЕРЖАНИЕ

Введение
Глава первая. “Сочинения” И.В.Сталина как исторический
источник: история издания
Глава вторая. Партийный документ в политической теории и
социальной практике сталинизма
Глава третья. Партийный документ как историографический источник: источниковедческое исследование документов партийной
организации Историко-Архивного института
Заключение
Приложение
Список источников и литературы
Список сокращений
ВВЕДЕНИЕ.
“Без постоянного пользования
историческими источниками человек не может соучаствовать в полноте культурной жизни человечества.”
(A.C. Лаппо-Данилевский1).
Как известно, историческое знание представляет собою сложную социальногуманитарную систему. Понимание историографии как культурного феномена, “общечеловеческого стремления к чистому знанию и оценке его содержания”2, вызывает потребность в рассмотрении ее исследовательских областей, проблемных полей, концептов, теорий; стиля научного мышления, различных средств и форм исторического исследования. Изучение исторической науки как социального института предполагает описание научного сообщества, способов научной коммуникации, организационной инфраструктуры исторического знания - на фоне социальноорганизационных и информационно-идеологических условий эпохи. Историографический дискурс учитывает также и общую ментальность всякой историософской системы, и индивидуальные психологии ее адептов3.
По суммирующему определению С.О. Шмидта, получившему широкое признание, “историки исторической науки изучают историю накопления исторических знаний, развития исторической мысли и методики исследования, историю создания исторических трудов и биографии ученых, влияние явлений общественно-политической жизни на творчество историков и воздействие исторической мысли на общественное сознание, историю научных учреждений, организации исторического образования и распространения исторических знаний.”4
В истории исторической науки - куль турной традиции, социального института, ментального феномена - имеют значение как внутренние, имманентные, обуславливающие строение и логику развития историографии факторы (“этос” науки), так и внешние, влиявшие на ее направление и динамику, к числу которых относятся политические, экономические, партийно-идеологические - в том числе так называемые государственный и социальный заказы, - а иногда и физические (репрессии).
Объективное наличие этих факторов и их существовавшие и существующие соотношения ставят вопрос о том, может ли существовать такая история науки, которая рассматривала бы, говоря словами Мишеля Фуко, “возникновение, развитие и

организацию науки не столько исходя из ее внутренних рациональных структур, сколько отправляясь от внешних элементов, послуживших ей опорой”5.
Отвечая на этот вопрос, Фуко пришел к следующему заключению: <<Пожалуй, следует отбросить также целую традицию, внушающую нам, будто знание может существовать лишь там, где приостановлены отношения власти, и развиваться лишь вне предписаний, требований и интересов власти. Вероятно, следует отказаться от уверенности, что власть порождает безумие и что (следуя этой логике) нельзя стать ученым, не отказавшись от власти. Скорее, надо признать, что власть производит знание (и не просто потому, что поощряет его, ибо оно ей служит, или применяет его, поскольку оно полезно); что власть и знание непосредственно предполагают друг друга; что нет ни отношения власти без соответствующего образования области знания, ни знания, которое не предполагает и вместе с тем не образует отношений власти. Следовательно, отношения “власть-знание” не следует анализировать на основании познающего субъекта, свободного или не свободного по отношению к системе власти; напротив, следует исходить из того, что познающий субъект, познаваемые объекты и модальности познания представляют собой проявления этих фундаментальных импликаций отношения “власть-знание” и их исторических трансформаций. Словом, полезное для власти или противящееся ей знание производится не деятельностью познающего субъекта, но властью-знанием, процессами и борьбой, пронизывающими и образующими это отношение, которое определяет формы и возможные области знания.>>6
Обращение к опыту советской науки убеждает, как представляется, в справедливости положений французского философа. После Октября 1917 года отечественная наука претерпела громадные преобразования в отношениях с властью. В условиях, когда государство выступало единственным источником средств для научных исследований, их политизация и идеологизация стали неизбежны, очевидным образом указывая на существование в советском обществе отношения “власть-знание”.
Выступая 17 мая 1938 года на приеме в Кремле работников высшей школы, И.В. Сталин провозгласил тост “за науку, за ее процветание, за здоровье людей науки”, разъяснив при этом, что имеет в виду ту науку, “которая умеет создавать новые традиции, новые нормы, новые установки.”7
В современной историко-научной литературе, анализирующей комплекс феноменов и процессов, составлявших жизнь советской исторической науки, определилось следующее понимание новых традиций, новых норм и новых установок, свойственных советской историографии.

отделом ЦК и Институтом Ленина (позднее ИМЭЛом) - в советский период. О том, каким содержанием наполнялись указанные внешние формы, уже существовал сенсационный рассказ Бориса Георгиевича Бажанова (1900-1982) - бежавшего на Запад коллеги Товстухи по службе у Сталина.
<<Постоянно работают в секретариате сейчас (1923 г.-М.Л.) три помощника Сталина: - писал Бажанов, - я, Мехлис и Каннер. Когда мы определяем в наших разговорах сферы нашей работы, мы делаем это так: “Бажанов - секретарь Сталина по Политбюро; Мехлис - личный секретарь Сталина; Гриша Каннер - секретарь Сталина по темным делам; Товстуха - секретарь по полутемным.”»93
Из дальнейшего рассказа становятся ясными несколько “полутемных” дел Товстухи. Как помощник директора института Ленина он “роется в архивах Политбюро, извлекает ленинские записки и сортирует их... Ленинские записки, невыгодные для Сталина, навсегда исчезнут; невыгодные для всех остальных будут тщательно собраны, рассортированы по именам. По требованию Сталина относительно любого видного партийца ругательная ленинская заметка в любой момент будет, если понадобится, представлена Сталину.”94 Во время партсъезда Товстуха “вместе с каким-то темным чекистом, который оказывается специалистом по графологии”, устанавливает список делегатов, голосовавших против Сталина. Кроме того, он уже давно ведет и реестр участников публичных (“дискуссионных”) антисталинских выступлений. “Через несколько лет по спискам, которые сейчас составляет Товстуха, будут расстреливать пачками, сотнями, тысячами.”95
Бажанов оставил и выразительный набросок портрета Товстухи: “высокий, очень сухощавый интеллигент, туберкулезный; от туберкулеза он и умрет”; “Мрачный субъект, смотрит исподлобья. Глухо покашливает - у него только пол-легкого. Сталин питает к нему полное доверие. <...> Я Товстуху не люблю - это темный субъект, завистливый интриган, готовый на выполнение самых скверных поручений Сталина.”96 Любопытным образом этот набросок соотносится со впечатлениями о Товстухе Ю.В. Готье: “Истинный тип коммуниста-большевика из каторжан или голодных эмигрантов - желчный, раздражительный, угрюмый, злой, худой, быть может чахоточный, несомненно ненавидящий и презирающий всех не-большевиков.”97
В современном источниковедении советской истории отсутствует, к сожалению, исследование, посвященное анализу бажановских мемуаров и оценке их исторической достоверности - отдельные суждения высказывались только по поводу тех или иных сообщаемых этим автором эпизодов98. Мы также приведем только один штрих к критике этого источника.