Язык как событие : философско-антропологический анализ

• Автор: Егорычев, Илья Эдуардович
• Шифр специальности: 09.00.13
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2009
• Место защиты: Санкт-Петербург
• Количество страниц: 175 с.

Оглавление:
ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА 1. ИСТИНА

1.1. Диспозитивы понятия истины: историко-философский обзор

1.2. «Модель множественных набросков»

1.3. Доминантная теория

ГЛАВА 2. ЗНАЧЕНИЕ

2.1. «Я - это дискурс Другого»

2.2. Интенциональность знака

2.3. Теории значения, речевых актов и пр

ГЛАВА 3. СМЫСЛ

3.1. Дискурс и субверсия дискурса
3.2. События мимезиса и власти
3.3. Введение в меметическую теорию смысла
3.4. От мимезиса к пониманию: своя игра
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
ЛИТЕРАТУРА:

Введение.
1. Актуальность исследования.
Обращенность современной философии к языку отнюдь не случайна: она является, скорее, закономерным, но, к счастью, не окончательным итогом самой философии. Задаваясь предельно всеобщим вопросом о сущности Сущего и не находя полноты удовлетворенности ни в античном Космосе, ни в христианском Боге, ни в новоевропейском ratio, философия, наконец, задалась вопросом об адекватности поставленным задачам се инструмента, т.е. языка. Соответствующим образом изменилась и структура вопрошания: проблематизируется уже не способность умозрения, но адекватность выражения, которая затем сужается рядом мыслителей до проблемы записи. Неудивительно, что данный парадигмальный сдвиг зачастую характеризуется как «лингвистический поворот» в философии, а сама философия XX века классифицируется историками философии как философия языка по преимуществу. Превращение инструмента философии в ее предмет становится возможным, лишь благодаря тому, что язык начинает мыслиться не как нечто привходящее - некий эпифеномен мышления , а как фундаментальная онтологическая структура, обращение к которой открывает доступ к таким аспектам бытия, которые раньше были недосягаемы для философской рефлексии.
Говорить осмысленно о событии языка можно лишь тогда, когда данное событие начинает выделяться некоторым особого рода сущим из остального многообразия бытийных форм. Понятно, что это особого рода сущее есть ни кто иной как человек, и что такой род сущего

«единственный «в своем роде». Таким образом, оказывается, что сама способность к различию между языком и шумом (включая шум графический) есть необходимый антропный признак, однозначно различающий этот род сущего среди любых других сущих. А еще шире -можно утверждать, что за бесчисленными обращениями философов XX века к литературе, поэзии, юмору, повседневной болтовне, оговоркам, шизофренической речи и т. д. недвусмысленно прочитывается сугубо онтологический тезис, по радикальности не уступающий заявленному когда-то Фалесом, а именно: «Всё есть текст».
Понятно, что столь радикальное переосмысление онтологических оснований потребовало столь же радикальных философских усилий, направленных на создание новых теорий, которые во многом опирались на достижения современной лингвистики, в том числе, той ее части, где она тесно переплетается с логической семантикой и прагматикой1. Результаты, полученные с помощью таких синтетических методов, оказались поистине революционными: в качестве иллюстрации
достаточно привести несколько, пожалуй, самых значительных открытий в этой области. Прежде всего, это гениальный в своей простоте тезис Л. Витгенштейна о том, что границы моего мира совпадают с границами моего языка2. С такой точки зрения, речевые действия оказываются теснейшим образом связаны с совершенно иными жизненными практиками - нам вдруг становится понятно, что язык вовсе не исчерпывается обслуживанием теоретических актов, а наши собственные утверждения и оценки «истинны» ровно настолько, насколько они признаны. Так мы подходим к следующему тезису о тождестве воли к знанию и воли к власти, принадлежащему М. Фуко: его прямым следствием является то, что притязание на «истину» полностью
1 «Бессмысленно даже начинать исследование, если вы не опираетесь на некоторую теорию языка или на какой-нибудь теоретический подход к языку». СёрльДж. Философия языка. СПб. 2004, С
2 См. Витгенштейн Л. Логико-философский трактат// Философские работы. 4. I, М

ограничивать друг друга. Можно сказать, что их противоречие здесь снимается.
Вообще, деконструкция картины мира, которая претендует выполнять роль метанарратива, т. е. универсального языка описания и истолкования действительности, всяческое противодействие легитимации данной претензии, составляющей самую суть философии модерна, является сущностным признаком философии постмодернистской, ее, если так можно выразиться, пафосом.
Выполнять функцию метанарратива - означает задавать критерий для оценки фактического положения вещей, начиная с оценки того, что, собственно, следует считать за факт, и заканчивая тем, что должно быть признано истинным, адекватным, целесообразным и т. д., т. е. формировать такой план имманентности, когда некий концепт наделяется силой производить некий эффект очевидности. Соответственно, деконструировать метанарратив означает, во-первых, развенчать его претензии на абсолютность в применении, а во-вторых, продемонстрировать такие возможности для диалогического истолкования действительности, которые могут следовать из релятивизации, или даже фальсификации тех или иных конкретных положений данного метанарратива. И в этом смысле постмодерн вообще есть деконструкция, что означает, что любые тождества или позитивности производятся или утверждаются единственно с тем, чтобы в итоге мог воспроизводиться сам постмодерн как параллельный процесс их переосмысления. Это значит, что главным пунктом, одновременно воплощающим в себе как теоретико-познавательное, так и ценностнопрактическое своеобразие всего постмодернистского мировоззрения, может выступать требование изначального признания нередуцируемости различий. Если продолжить противопоставление постмодернистской
аксиоматики—аксиоматике—модерна,—то—можно—отметить—что—если-
модернистская картина мира строится по принципу эквивалентности и