Новозаветные мотивы в отечественной кинодраматургии 60-80-х годов

• Автор: Перельштейн, Роман Максович
• Шифр специальности: 17.00.03
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2008
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 164 с.

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ
ГЛАВА 1. ПАРАДИГМА ЛИЧНОСТИ В РУССКОЙ ФИЛОСОФИИ СКВОЗЬ ПРИЗМУ КИНОИСКУССТВА 60-80-х ГОДОВ
1.1 Постановка проблемы личности
в русской философии рубежа веков
1.2. Оппозиция психологического и метафизического кодов
в западном и отечественном кинематографе
1.3. Феномен псевдоличности
в кинематографе 60-80-х годов
ГЛАВА 2. ДУХОВНЫЕ ПРИОРИТЕТЫ СОВЕТСКОГО
КИНЕМАТОГРАФА 60-80-х ГОДОВ
2.1. «Практические» апостолы XX века
2.2. Новозаветные мотивы
2.3. Притча о возвращении блудного сына
ГЛАВА 3. ДРАМАТУРГИЯ ФИЛЬМОВ
«АНДРЕЙ РУБЛЕВ», «ВОСХОЖДЕНИЕ» И «ПАРАД ПЛАНЕТ»
3.1. Тема и идея фильма А. Тарковского «Андрей Рублев»
3.2. Столкновение принципа и характера
в фильме Л. Шепитько «Восхождение»
3.3. Внутренний конфликт
как способ выявления метафизической проблематики в фильме В. Абдрашитова «Парад планет»
ЗАКЛЮЧЕНИЕ

ПРИМЕЧАНИЯ
БИБЛИОГРАФИЯ
ФИЛЬМОГРАФИЯ
ВВЕДЕНИЕ
Одной из сущностных характеристик культурной ситуации конца XIX -начала XX века является переход от христианской картины мира к прометеевской модели цивилизации1. Жизненная сила космоса, созидательная энергия эволюции2, которым предлагал поклоняться XX век, были по сути дела ничем иным, как идолами новой религии - религии прогресса. «Мы, - заявляли прогрессисты в начале века, - тем более имеем право отвергать «небо», чем более уверены в силе и красоте земной религии»3. Так возвестил о себе на культурном перевале от XIX столетия к XX самоопорный прометеистский Человек. «Промышленная цивилизация - цивилизация огня и железа. Индустриализм, разрушив культурные структуры аграрного общества, придал производственной деятельности человека титанический характер. Промышленную революцию осеняет образ Прометея. Критики индустриализма и лежащего в его основе механицизма с самого начала обращали внимание на богоборческий характер этого образа, предполагающего рукотворное создание нового, технического мира»4.
Звездолет, с которого герой романа «Солярис» Кельвин Крис отправляется на космическую станцию, назывался «Прометей». Выбор Станиславом Лемом подобного названия для детища прогресса не случаен.
Примечателен и диалог Кельвина со своим коллегой астронавтом Снаутом.

«Ты должен знать, - напоминает Снаут Кельвину, - что наука занимается только тем, как что-то делается, а не тем, почему это делается»5. По сути дела Снаут почти слово в слово повторяет тезис механицистов, явившихся идеологами прогресса. «Согласно механистической позиции Декарта, ученый должен выяснить, каким образом бог создал те или иные вещи, а не для чего он это делал»6. Но если Декарт остается при этом глубоко верующим прихожанином, то преобразователи мира начала века подменяют Бога секулярными культами и идолами индустриальной эпохи. Вопрос «почему это делается?», «для чего?» полностью вытесняется из сознания человека XX
распада, и, тем не менее, в герои выведена личность весьма одиозная: убийство в финале романа совершает и не Передонов вовсе, а вселившийся в него бес. «Передонов безумными глазами смотрел на труп, слушал шепоты за дверью... Тупая тоска томила его. Мыслей не было»81. О каком метафизическом коде может идти речь, если герой становится игрушкой слепых сил природы. Экранизированный Николаем Досталем роман Сологуба «Мелкий бес» (1995) не стал кинематографическим событием. Так же как отечественная экранизация рассказа Кафки «Превращение» (2002) с безупречным Евгением Мироновым в роли Грегора 'Замзы по существу обманула зрительские ожидания. Режиссер Валерий Фокин ограничился пластическим этюдом, который является всего лишь иллюстрацией редчайшего психического отклонения героя, частным психологическим казусом, оставив за бортом кафкианскую метафизику. Так «Ницше, -замечает С.Аверинцев, - уверял в своем «Антихристе», поздней книге, написанной на черте безумия, будто Иисус - это психологический казус, характеризующийся неспособностью сказать кому бы то ни было «нет»...»82. С Грегора Замзы сошло тело, осталась душа. Неприличная ночная священная сущность человека. Не напрасно в рассказе Кафки упоминание о «новой жизни», которую начал Грегор . Новая жизнь и есть жизнь души. Вот где мог бы пригодиться метафизический код. Но Фокин решил ограничиться психологическим кодом прочтения драмы Грегора. Таким образом фокинское «Превращение» немногим отличается от хичкоковского «Психо», но в «Психо» нет философии, а у Кафки всё философия
Суть оппозиции психологического и метафизического кодов, имеющую прямое отношение к постановке проблемы личности русской философией рубежа веков, отчасти поможет нам прояснить работа П.Флоренского «Обратная перспектива».
Согласно Флоренскому искусство стремится быть «правдою жизни», причем такой правдой, которая не подменяет собою жизнь, не создает иллюзию реальности, а творит символы реальности, причем реальности не