Семантическое поле "изменение" в русской языковой картине мира : Структурный, функциональный, когнитивный аспекты

• Автор: Денисенко, Владимир Никифорович
• Шифр специальности: 10.02.01
• Научная степень: Докторская
• Год защиты: 2005
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 337 с.

Глава I. Языковая картина мира как объект лингвистики

§ 1. Языковая картина мира и языковая личность

§ 2. Онтология объекта изменение

§ 3. Концепт изменение в картине мира писателя

Глава II. Семантическое поле изменение (функциональный подход)

§ 4. Функция и значение единиц языка

§ 5. К вопросу об общем значении единиц семантического поля

§ 6. Семантическое поле как лексическая категория

и как метод анализа языка

§ 7. Семантическое поле как функция

§ 8. Ядро, центр и периферия семантического поля

§ 9. Возможности функционально-семантической
интерпретации поля изменение
Глава III. Коннепт изменение и семантическое поле изменение
§ 10. Изменять / изменяться - изменить / измениться:
кто, что, как (гипотаксис ядра семантического поля изменение)
§11. Изменять / изменяться — изменить / измениться: сочинительные
связи (паратаксис ядра семантического поля изменение)
§ 12. Поле изменение в Русском ассоциативном словаре
§ 13. Поле изменение в Толковом словаре русских глаголов
§ 14. Концепт изменение в аспекте прагматики
Заключение
Приложения
Литература

Основная черта современной лингвистики — ее антропоцентризм. Вообще, стремление ставить человека в центр вселенной восходит к античной философии, где оно было сформулировано Сократом. Согласно его учению, человек - и центр, и высшая цель мироздания. Причем духовный мир человека иногда даже противопоставляется природе. Отсюда и основной тезис Сократа о самопознании. Античный антропоцентризм послужил в дальнейшем исходной точкой для развития философской антропологии, в широком смысле, философского учения о сущности человека. Человек, находясь в центре окружающей его объективной действительности, членит окружающий мир, как бы пропуская его через себя и противопоставляя себя как живое существо неживой природе, как мыслящее существо - растительному миру. Естественно, что такое противопоставление находит место в языке, который, аккумулируя знания человека об окружающем его мире, долгие годы рассматривался учеными как обособленный объект.
Если говорить о состоянии современной лингвистики, то можно заметить движение к смене научной парадигмы - переход от лингвистики «имманентной», изучающей язык в самом себе и для себя, к лингвистике антропологической. Учёными ставится задача лингвистической «интерпретации» человека, которая предполагает комплексное изучение биологических, психических, социальных, культурно-национальных факторов функционирования языка, выявление сущности и соотношения антропологического характера языка и лингвоцентрического характера восприятия человеком окружающего мира. Так в научный обиход было введено понятие языковой личности, из чего, однако, вовсе не следует, что лингвистика должна отрываться от изучения конкретного языкового материала, от его системного представления. Речь идет только о том, чтобы, во-первых, расширить объект и методы исследования («Для лингвиста-практика, желающего проникнуть в лабораторию методов, опасность представляет не множественность выборов, ибо в действительности ее не существует, а
абсолютизация одного какого-либо метода как якобы универсального [Степанов 1975: 17]), и во-вторых, о том, чтобы создание той или иной лингвистической классификации не становилось самоцелью, чтобы под созданную или создаваемую схему не подгонялся бы исследуемый языковой материал. Что касается изучения языковой личности, то оно предполагает, скорее, не конструирование, а реконструирование данного объекта.
Вышесказанное отнюдь не означает, что следует вообще отказаться от системного подхода. В конце концов, истинность гипотезы доказывается лишь в контексте системности [Гипотеза 1980: 9]. Скорее наоборот: современная лингвистика, вне всякого сомнения являющаяся антропоцентричной, характеризуется одновременно системно-функциональным подходом к исследованию языковых явлений. Такой принцип интерпретации языка неизбежно связывается с «укрупнением» его объектов [Степанов 1975: 78], с необходимостью представления различных систем языка в виде крупных идеографических единиц -тезаурусов [Караулов 1976]. Именно следствием такого «укрупнения» объекта исследования и явилась концепция языковой личности - конструкта, абстракции наивысшего порядка.
«Укрупненным» объектом лексической семантики стал тезаурус. Слово «тезаурус» имеет несколько значений. Во-первых, под тезаурусом понимают собрание всех слов языка, т. е. тезаурус как «сокровищница». Во-вторых, под тезаурусом можно понимать словарь, который показывает существующие в языке семантические отношения. Это так называемые семантические, идеографические, тематические словари, построенные по ономасиологическому принципу, т. е. от понятия к слову. С помощью таких словарей можно осуществлять выбор слов. Именно они участвуют в порождении текста. Возможно и ещё одно, более широкое понимание тезауруса — тезаурус как вообще весь окружающий нас мир. Так, например, можно говорить о тезаурусе всего человечества, общечеловеческих знаниях. Наличие такого тезауруса позволяет людям, независимо от их принадлежности к разным культурам, понимать друг друга. В нативоположное тому, что утверждали до этого. Они известны под названиями «лысый», «куча» и др. «Задавался вопрос: появится ли лысина, если выдернуть один волос из головы или лошадиного хвоста, или: перестанет ли куча быть кучей, если отнимем одно зернышко? Можно не задумываясь согласиться с тем, что при этом не получается лысины и что куча не перестает быть кучей, так как отнимание составляет только количественную и при том даже весьма незначительную разницу; так отнимают один волос, одно зернышко и повторяют это таким образом, что всякий раз, согласно условию, отнимают лишь один или одно из них; под конец обнаруживается качественное изменение: голова, хвост становятся лысыми, куча исчезает. Когда соглашались, что отнимание одного волоса не делает лысым и т.д., забывали о том, что сами по себе незначительные количества (например, сами по себе незначительные траты состояния) суммируются, а сумма составляет качественное целое, так что под конец это целое оказывается исчезнувшим, голова - лысой, кошелек - пустым» [Гегель 1970,1:427].
Если говорить о немецкой классической философии, то главным оппонентом Гегеля вне всякого сомнения является Шеллинг, который в своих философских построениях также не обошел стороной вопрос о сущности изменения. И в этом вопросе, в отношении к изменению, мы видим у Шеллинга диаметрально противоположную Гегелю точку зрения. Шеллинг вообще выступает против тождества и отождествления: «Ничто не вызывает у меня большей неприязни, чем пустое стремление уничтожить многообразие причин в природе вымышленным тождеством. Я вижу, что природа стремится к величайшему богатству форм и что (по словам известного поэта) произвол тешится даже в мертвом пространстве гниения» [Шеллинг1 1987: 89]. А если любое тождество мнимое, то изменения в природе существуют всегда и везде («Сила природы открывается во всеобщих изменениях» [Шеллинг1 1987: 91-92]). Более того, от этих изменений зависит весь состав органического мира. Для Шеллинга наиболее важны не внешние изменения, а внутренние: «<...> даже магнитные и элек-