Структура повествования в условиях ненадежного нарратора : роман В.В. Набокова "Лолита"

• Автор: Жданова, Анна Владимировна
• Шифр специальности: 10.01.08
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2007
• Место защиты: Самара
• Количество страниц: 195 с.

Глава 1. Подходы к теоретическому осмыслению проблемы автора.
§ 1. Проблема автора в современной нарратологии
§ 2. Понятие «образ автора» в отечественном литературоведении
§ 3. Перволичное повествование и его нарративные возможности
Глава 2. Анализ фигуры ненадежного нарратора.
§ 1. Подходы к определению фигуры ненадежного нарратора в
отечественном и зарубежном литературоведении
§ 2. Уровни проявления Гумберта как ненадежного нарратора в романе
В.В. Набокова «Лолита»
§ 3. «Предисловие Джона Рэя» как свидетельство ненадежности Гумберта-' нарратора
Глава 3. Фигура ненадежного нарратора как один из способов построения
нетрадиционного нарратива.
§ 1. Понятие нетрадиционного нарратива
§ 2. К вопросу об истории формирования понятия «нетрадиционный
нарратив»
§ 3. Читательские стратегии в процессе выявления ненадежности нарратора
Заключение
Библиографический список

Одной из центральных проблем современного литературоведения является проблема организации повествования в таких ее аспектах, как субъектная организация текста, автор как многоуровневая система, его взаимоотношения с категориями персонажа и читателя. При этом актуализируются концепции автора в разработке М.М. Бахтина,
В.В. Виноградова, Б.О. Кормана, переосмысляется и дополняется понятие образа автора. Отечественная теория литературы активно обращается к использованию наработок и терминологического аппарата нарратологии, продолжая структуралистскую методологию школы Ю.М. Лотмана. Своеобразным посредником и актуальным адаптером здесь оказалась русскоязычная «Нарратология» [227] немецкого русиста В. Шмида, суммирующая многие повествовательные концепции от русского формализма до современной европейской теории в работах Ж. Пуйона, Р. Барта, Ц. Тодорова, К. Бремона, Ж. Женетта и др.
Именно наблюдения над структурой повествования позволяют исследователям сделать вывод о возможности организации нарратива нового типа, который получил у исследователей (Ю. Левин [119], М. Дымарский [83; 84]) наименование нетрадиционного, или неклассического, непрямого. Новизна этого типа повествования заключается в усложнении, а нередко и акцентировании авторского присутствия в нем за счет разного рода экспериментирования - прежде всего на уровне организации повествования, не только рассказывающего об изображенном мире, но и заставляющего обратить внимание на механизмы работы с ним. Подчеркивание способов авторской работы с миром диегесиса является напоминанием о его фикциональной природе. Этой задаче служат разнообразные «прорывы» в повествовательной ткани произведения, дающие возможность нескольких равноправных интерпретаций в отношении фабульных, сюжетных, психологических

характеристик «происходящего» (кавычки обусловлены как раз данным контекстом).
Нужно отметить, что подобного рода «прорывы» не являются исключительно принадлежностью нетрадиционного типа повествования, они присутствовали и в классически организованном нарративе, но спорадически, стихийно, не осознаваясь авторами или, во всяком случае, не помещаясь ими во главу угла. Можно привести несколько характерных примеров,
иллюстрирующих интерес к таким повествовательным экспериментам в литературе разных эпох и народов. Это 602-я сказка «Тысячи и одной ночи», в которой Шахрияр из слушателя превращается в персонажа истории. Это вторая часть «Младшей Эдды», «Видение Гюльви», в которой асы, рассказав конунгу об устройстве вселенной, после его ухода уговариваются дать всем вещам именно те наименования, которые прозвучали в рассказе («Младшая Эдда» трактуется здесь не как мифологическое повествование, а как текст Снорри Стурлусона, несущий явный отпечаток его авторской работы по упорядочению и концептуализации материала). Это и повествователь «Мертвых душ», который в конце произведения опасается громким голосом разбудить спящего Чичикова.
Подобные опыты не расшатывали еще традиционного нарратива, однако нащупывали в его рамках новые повествовательные возможности, ставшие областью сознательного авторского эксперимента в прозе рубежа Х1Х-ХХ вв., когда интерес к повествованию начинает определять специфику индивидуальных писательских стилей. Одним из наиболее ярких в этом отношении примеров становится творчество В.В. Набокова, в чьих произведениях, удачно охарактеризованных А. Долининым [78] как «нарративные детективы», при всем своеобразии и увлекательности сюжетов в первую очередь проблематизируются именно повествовательные технологии. Неслучайно набоковские произведения становятся своего рода полигоном для апробирования новаторских теоретических постулатов: так, например,

§ 3. Перволичное повествование и его нарративные возможности.
Среди повествовательных инстанций (автор, нарратор, персонаж, читатель) важнейшая роль осуществления взаимосвязи повествовательных уровней принадлежит именно нарратору, который осуществляет избранную автором стратегию в отношении излагаемой истории. В качестве основных разновидностей типов организации повествования отечественным литературоведением традиционно выделяются два - повествование от первого и от третьего лица. Однако В. Шмид делает принципиальную корректировку этого разграничения, полагая, что «грамматическая форма не должна лежать в основе типологии нарратора, поскольку любой рассказ ведется, собственно говоря, от первого лица, даже если грамматическое лицо в тексте выражено не эксплицитно. Не наличие форм первого лица, а их функциональная отнесенность является различительным признаком: если “Я” относится только к акту повествования, то нарратор является недиегетическим, если же “Я” относится то к акту повествования, то к повествуемому миру - то диететическим» [227. С. 83].
Таким образом, вместо дихотомии повествования от первого или от третьего лица В. Шмид предлагает определять нарратора как диегетического или недиегетического в зависимости от его принадлежности к миру диегесиса, изображаемой в тексте истории, и формулирует: «Диететическим будем называть такого нарратора, который повествует о самом себе как о фигуре в диегесисе. Он фигурирует в двух планах: и в повествовании (как его субъект), и в повествуемой истории (как объект). Недиегетический же нарратор повествует не о самом себе как фигуре диегесиса, а только о других фигурах. Его существование ограничивается планом существования, экзегесисом» [227.
С. 81]. Диегетический нарратор, находясь внутри рассказываемой истории и нередко являясь ее главным героем, ведет повествование от первого лица,