Поэтика драматургии Эрнста Барлаха

• Автор: Зоркая, Мария Владимировна
• Шифр специальности: 10.01.05
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 1984
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 165 c. : ил

ГЛАВА I. Идеи и построение пьесы

"Мертвый день"

"Бедный родственник"

"Истинные Зедемунды"

"Найденыш"
"Потоп"

"Синий Болл"

"Граф фон Ратцебург"

"Хорошее время"

Глава II. Поэтика драматургии и художественные законы

скульптуры и графики

ЗАКЛЮЧЕНИЕ. Эрнст Барлах и немецкая культура
БИБЛИОГРАФИЯ

В немецкой художественной культуре XX века фигура Эрнста Барлаха (1870-1938) - писателя, скульптора и художника - высится особняком. Сочетание разных дарований - к пластическим искусствам и к искусству словесному - явление не исключительное, хоть и не частое. Но дело не только в самих талантах, которыми природа наделила художника, а в постоянстве их действия: на протяжении всей своей жизни Барлах с равным одушевлением работал как в мастерской, резцом, карандашом и углем, так и за письменным столом в кабинете. Монументальная, декоративная и станковая скульптура, станковая и книжная графика, драматургия и проза - перечисление говорит само за себя. Мироощущение, поэтика, стиль Барлаха, нашедшие свое выражение в несходных видах творчества, испытав вначале влияние тех направлений, что определяли культурную жизнь конца Х1Х-начала XX столетий, обрели очень скоро самостоятельность и цельность. Ныне, окидывая взглядом наследие Барлаха, видишь его как особый и единый творческий мир, в котором многообразно, в пластике и слове, преломляется и отражается современная художнику действительность и его размышления о непреходящих ценностях человечества.
Творчество Барлаха как явление культуры уникально. Вместе с тем, биография его, путь, пройденный им в жизни и в искусстве, очень характерны для немецкой интеллигенции, оказавшейся в водовороте событий первой половины XX века. Мировая война, остановленная на полпути Ноябрьская революция, Веймарская республика, утверждение фашистской диктатуры - на долю Барлаха и его современников пришлась, пожалуй, одна из самых тяжких эпох в истории их родины, эпоха поворотов и перемен, восстаний и войн,

тщетных надежд и отчаяния. Каждое наступающее десятилетие приносило новые вопросы и требовало немедленного их разрешения.
Как и многие другие, Барлах пережил краткое увлечение победами Германии в первой мировой войне, но вскоре перешел на позиции убежденного пацифиста. В это время его графика приобретает отчетливую публицистическую окраску. Его подробный дневник военного времени впоследствии был опубликован - это яркий, богатый фактами и точный документ эпохи.
В годы Веймарской республики ситуация в Германии продолжала оставаться очень острой. Задолго до прихода Гитлера к власти прогрессивные художники чутко реагировали на стремительно возраставшее влияние нацистской партии. Тревожные предчувствия слышались в творениях Барлаха, в это время уже известного художника.
1933 год был воспринят им как политическая катастрофа и как личная трагедия. Как и каждый немецкий интеллигент того времени, он с этого момента постоянно находился в ситуации выбора: между борьбой и пассивностью, между отказом от всякого контакта с властью и приспособленчеством, между отстаиванием собственной нравственной позиции и бездеятельностью и, наконец, между жизнью на родине и эмиграцией. "Я боюсь только одного, -смягчиться, впасть в малодушие, как-то приспособиться, - писал он в апреле того же года своему другу, издателю Р.Пиперу. - /.../ Я до смерти постарел, но, слава Богу, если только Бога интересует эта слава, я еще довольно колюч и ершист, и ведь, в конце концов, двум смертям не бывать, а одной не миновать - это тоже утешение" /39,78/. Смерть не заставила себя ждать: через четыре с половиной года он умер, затравленный, в бедности и изоляции, шестидесяти восьми лет от роду, по его выражение "не дождавшись

ширена, заняла центр и выросла в главную стихию действия. Как легенды, миф, песня определили колорит "Мертвого дня", так в "Истинных Зедемундах" продолжилась иная национальная традиция -ярмарочных зрелищ, фастнахтшпиля, шванка, веселых и соленых шуток Гансвурета, тяжеловатого народного юмора. Пожалуй, это самая смешная, насыщенная комизмом пьеса Барлаха: пародийные диалоги, как, например, "профессиональный" разговор коллег - директора цирка и директора блошиного цирка о своих "актерах"
(у одного - царственный лев, у другого - скачущие бд^ейки), шутки, проказы, розыгрыши, застолье в уличном кафе, где каждый стремится показать себя весельчаком и остроумцем.
Но в пеструю, многолюдную, шумную панораму карнавала сразу входят трагические краски гротеска. Нет, это не простодушное и полное радости веселье далеких веков, когда состязались в пении мейстерзингеры и беспечно царил народный карнавал. Это двадцатое столетие в городе "зедемундов". И предвещавшая будущее горечь сцен у балаганов в бюхнеровском "Войцеке", нервное напряжение "Пляски смерти" Стриндберга ощущаются в драме Барлаха если не как прямое влияние, то как неслучайная параллель (недаром пьесу Стриндберга, оказавшую воздействие на всю немецкую драматургию 1910-х-1920-х годов, часто вспоминали в связи с "Истинными Зедемундами" /61,167/). Таков и был замысел автора.
Дневниковая запись Барлаха от 17 июня 1917 года о будущей пьесе: "Похороны, церковная музыка, трест праздника стрелков, карусель, русские качели, звериный рев из клеток, полная неразбериха. Настроение Страшного суда; эпиграф: Бог, который творит весь этот беспорядок (символ жизни), - как же он должен страдать! Потому что это брожение, эта двойственность, терзание чувств и так далее - это и есть прообраз процесса жизни..." /23, 358-359/.