Человек и История в творчестве Газиела : На материале "Дневника одного студента", "Размышлений в пустыне", "Все дороги ведут в Рим"

• Автор: Гущина, Екатерина Элиазаровна
• Шифр специальности: 10.01.05
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 1999
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 225 с.

СОДЕРЖАНИЕ.
Введение
Глава
Глава
Глава
Заключение
Приложение
Библиография
ВВЕДЕНИЕ.
Современное положение человека, который подошел к концу не только столетия, но и тысячелетия, позволяет нам посмотреть на XX век уже как бы из другого времени- отстраненно. С этой дистанции хорошо видно, что XX век открыл новый цикл развития человеческой культуры. Ибо до этого в течение четырех веков европейское культурное сознание оставалось в рамках ренессансной системы, когда господствовал антропоцентрический взгляд на мир и Человек признавался надежной точкой отсчета, а показания его органов чувств безусловной реальностью. Людьми двигала вера в бесконечность своих возможностей как в научной, так и в социальной сферах. Человека вдохновляла идея прогресса и грядущего в результате этого прогресса земного рая. Однако конец XIX века подвел черту под этими представлениями. Оказалось, что в то время, пока человек предавался мечтам о грядущем светлом будущем, мир, если воспользоваться известной метафорой А.Камю, «ускользнул» от него. Время и события обогнали его, сделали хронически не со-временным и обрекли на погоню за ними.
В таком положении миф о собственном могуществе перестал быть актуальным. Новая эпоха начала с того, что усомнилась в самих основах человеческого бытия: в гуманизме, в силе человека, в смысле жизни как таковой. Была критически пересмотрена концепция отношения человека к миру, основанная прежде всего на доверии личности к себе, естественной разумности homo sapiens и природы. На смену антропоцентризму пришло состояние, которое У.Б.Йейтс, фиксируя трагическое расщепление личности, ужасный разрыв между видимым и сущим, обозначил как «мир без центра». Как нам кажется, никакая другая эпоха не осознавала положение личности столь трагически угрожающим. Ибо личность XX века осознает свою фатальную незащищенность, ощущает себя один на один с враждебным ей
миропорядком. Известный западный культуролог Йохан Хейзинга описал это ощущение в работе «В тени завтрашнего дня»: «Повсюду царит сомнение в прочности общественного устройства, внутри которого мы живем, неясный страх перед ближайшим будущим, ощущение упадка культуры и грозящей человечеству гибели. Это не одни кошмары, что посещают нас в ночную пору, когда бездействует разум и огонек жизни только теплится Это и трезвые ожидания, взвешенные на весах наблюдения и здравого смысла Мы воочию видим, как шатается то, что казалось прежде незыблемым и священным: истина и человечность, право и разум»/1,245/.
Сложившаяся ситуация не могла не найти свое отражение в философии, поскольку она представляет собой один из доступных нам способов понимания (или непонимания) мира и жизни. События начала XX века- прежде всего- мировая война- заставили человека осознать себя частью исторического процесса, или, как определил это Карл Ясперс, осознать «себя в исторически определенной ситуации человеческого существования»12,2881. Представления прошлого века, основанные на доверии к историческому прогрессу, не выдерживали никакой критики, так как теперь «человек понимает, что он зависим от хода событий, который он считал возможным направить в ту или иную сторону»/2,289/. Люди осознают, что их представления о действительности неадекватны самой действительности. Мир перестал быть ясным и понятным. Человек почувствовал себя не центром Вселенной, а песчинкой, которую несет куда-то поток времени. Конечно, без осознания своей причастности к некоему мировому началу, вечному и бесконечному, человек, целиком погрузившись в сиюминутное, теряет подлинное достоинство и утрачивает духовную свободу. Но ощущение включенности помимо своей воли в некий поток Бытия, управляемый силами, ему неподвластными и непознаваемыми, лишает уверенности в чем-либо. Именно поэтому тема

Такое замещение вполне объяснимо, ведь: "перед кораблекрушением, которое станет катастрофой для всего живого, человеку необходимо, чтобы не утратить ориентиры, ухватиться за то, что кажется ему прочнее его собственной тленной природы"/2,99;28/.
Так появляются всеобщие мифы, подменяющие собой настоящие ценности, мифы, затуманивающее человеку взгляд на мир. Тоска по идеалу трансформируется в тоску по мифу. А официальная идеология, которой это выгодно, изготовляет и внедряет искомые мифы в сознание аудитории.
Газиел анализирует содержание таких мифов, показывая их абсолютную абсурдность. Так, французская пресса убеждает обывателя, что: "нужно быть твердо уверенным, потому что победа неизбежна"/2,67;29/. На чем должна базироваться такая уверенность?
Газиел пишет, что, столкнувшись с "un angoixos enigma [тревожной загадкой]" всеобщей войны, человек чувствует необходимость в опоре и находит ее в мифе о "лучшем солдате". Люди, "вынужденные цепляться за твердую веру, которая освободила бы их от головокружения и вселила бы надежду и смелость, слепо верят в этот всеобщий миф, который является причиной того, что любой патриотизм стремится к партикулярное™: мифу об особых человеческих качествах и немыслимой отваге солдат каждой страны (в этом случае, естественно, французских). Если бы существовал точный прибор, который в эта часы мог бы одновременно регистрировать во всех странах, которые вступили в войну, чувства народа, он бы показал, что солдат каждой страны, без сомнения, лучший в мире"/2,67;30/.
Миф о "лучшем солдате" реализуется в головах у людей таким образом: "Сегодня во Франции нет ни одной женщины, которая бы не видела в своих мечтах героя, бледного и исхудавшего, возможно- истекающего кровью, с глазами полными огня, стоящего на горе трупов и в предсмертной агонии сжимающего императорское знамя, как в мелодрамах"/2,134;31/.
Миф о "лучшем солдате" тесно связан в народном сознании с мифом о "великом полководце". Таким полководцем для французов является, естественно, Наполеон. Самому Газиелу этот исторический персонаж представляется олицетворением зависимости человеческой жизни от воли