Роман Кристофа Рансмайра "Последний мир": миф и литература

• Автор: Потехина, Ирина Геннадьевна
• Шифр специальности: 10.01.03
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2005
• Место защиты: Санкт-Петербург
• Количество страниц: 214 с.

Глава 1.

«Последний мир» К. Рансмайра: путешествие-поиск в

пространстве мифа

§ 1.1. Жанровые модификации романа

^ §1.2. Стратегии «возвращения повествования»

§ 1.3. Сюжетно-мотивный комплекс романа

Глава 2.

Мифопоэтика романа К. Рансмайра «Последний мир» в контексте литературной традиции

§ 2.1. Эсхатология поэтического мира: А. Кубин и К. Рансмайр С

§ 2.2. Вокруг метаморфозы: Овидий, Ф. Кафка, К. Рансмайр

§ 2.3. Идея «возвращения к природе»: Т. Манн и К. Рансмайр

§ 2.4. Мифотворчество поэта и правителя: Г. Брох и К. Рансмайр
Глава 3.
Метаморфоза автора в романе К. Рансмайра «Последний мир» С
§3.1. Контуры проблемы автора в романе
§3.2. Вариации истории о художнике
§3.3. Читатель в контексте проблемы автора

Заключение
Список литературы
Немецкоязычная литература конца XX века отмечена особым интересом к памятникам античной мифологии. Подтверждением этому стали появившиеся в последние десятилетия многочисленные художественные произведения1, в которых масштаб обращения к известным мифологическим сюжетам, мотивам и образам оказался столь обширным и убедительным, что исследователи и критики пишут о сложившейся «шкале приоритетов»2 в выборе материала. Поэма о превращениях «Метаморфозы» (8 - 17/18 гг. н.э.) Публия Овидия Назона (43 г. до н.э. - 17/18 г. н.э.) стала для современных писателей одним из таких «популярных претекстов».
В приложении к австрийской литературе попытку предварительной систематизации и объяснения подобного художественного выбора мифологического материала осуществляет Клаус Цейрингер, аргументируя свое мнение наличием общих тенденций при работе авторов с теми или иными мифами. Одна из них (ученый называет книги Петера Хандке (р. 1942) «Медленное возвращение домой» («Langsame Heimkehr», 1979) и «Повторение» («Wiederholung», 1986)) проявляется в произведениях, которые, по его мнению, «с помощью мифа дела1 Среди произведений последних двух десятилетий следует назвать «Кассандру» («Kassandra», 1983) и «Медея. Голоса» («Medea. Stimmen», 1996) К. Вольф, «Я надеюсь все же, Медея меня не слышит» («Doch ich hoffe, Medea hört mich nicht», 1990) K. Ланге-Мюллер, «Дафну и Ио в кругу реального мира» («Daphne und Io am Rande der wirklichen Welt», 1982) Б. Фришмут, «Прометея» («Prometheus Desmotes», 1986) П. Хандке, «Парк» («Der Park», 1983) Б. Штрауса, «Телемаха» («Telemach», 1995) и «Калипсо» («Kalypso», 1997) M. Кольмайера и др. В литературной критике и литературоведческих исследованиях 1990-х - начала 2000-х гг. данная тенденция привлекала пристальное внимание. См. напр.: Schmeling М. Der Erzähler im Labyrinth. Mythos Moderne und Intertextualität // Hg. v. Konstantinou E. Europäischer Philhellenismus. Antike Motive in der heutigen europäischen Literatur. Frankfurt a.M., 1995. S. 251-269; Volker R. Antikerezeption in der deutschen Literatur vom Renaissance-Humanismus bis zur Gegenwart. Stuttgart, 2000. S. 516.
2 Следует назвать работы: Zeyringer K. «Kein schönes Land» und «Keinem bleibt seine Gestalt». Tendenzen österreichischer Literatur der 80er Jahre. Tübingen u.a., 1993; Schmidt-Dengler W. Bruchlinien. Vorlesungen zur österreichischen Literatur 1945 bis 1990. Salzburg, Wien, 1995; Gottwald H. Mythos und Mythisches in der Gegenwartsliteratur. Studien zu Christoph Ransmayr, Peter Handke, Botho Strauß, George Steiner, Patrick Roth und Robert Schneider. Stuttgart, 1996; Scheitler I. Deutschsprachige Gegenwartsprosa seit 1970. Tübingen, 2000.
ют наглядным наиболее отличительные и характерные признаки современной жизни»3, что предполагает видение авторами мифологических констант в актуальной социальной реальности. Сходную тенденцию в немецкоязычной литературе этого периода выделяет и И. Шайтлер в работе «Современная немецкоязычная проза с 1970-х гг.». Анализируя прозаические тексты П. Хандке, он отмечает, что в них «художник предстает как мистагог, а миф воспринимается как индивидуальное откровение, хотя и с претензией на некую универсальность». Кроме того, «обнаруживается стремление подчеркнуть в мифе эстетико-поэтическое начало: поэт предстает в роли ясновидящего, лишенного всякого субъективизма»4. Оба исследователя при этом соотносят с мифологическими константами не только реалии обыденной жизни, но и эстетический ряд названных произведений.
С художественным экспериментом, основанным на мифологическом материале, К. Цейрингер связывает другую тенденцию, называя такие произведения, как «15 ООО душ» («15 ООО Seelen», 1985) Петера Розая (р. 1946) и «Пепи Прохаска-пророк» («Реpi Prohaska Prophet», 1986) Петера Хениша (р. 1943). По его утверждению, мифологическое начало перемежается с изображаемыми в этих книгах состояниями современной политической жизни: Австрия предстает одновременно и как страна «с хорошим чувством долга», и как страна «счастливых людей», чье душевное состояние определяется забвением («Glücklich ist, wer vergißt»5). К мифопоэтическим экспериментам исследователь относит также романы Лилиан Фашингер (р. 1950) «Комедия» («Lustspiel», 1989) и Эльфриды Елинек (р. 1946) «Пианистка» («Die Klavierspielerin», 1983) и «Похоть» («Lust», 1989): в них, по его мнению, миф предстает совершенно в ином ракурсе, что связано прежде всего с поиском
3 Zeyringer K. Op. cit. S. 21.
4 Scheiiler I. Op. cit. S. 199.
5 «Счастлив тот, кто способен забыть» - известная цитата из оперетты «Летучая мышь» И. Штрауса, по мнению Цейрингера, наиболее полно выражает современное духовное и политическое состояние этого европейского государства. См.: Zeyringer K. Op. cit S. 23.
ческого сюжета» (речь может идти и о сюжетах античной мифологии, содержащихся в «Метаморфозах» Овидия, — Рансмайр придерживается в основном этого источника мифологического материала, - и о «мифотворчестве» самого австрийского писателя, подвергающего мифологические субстраты существенной литературной трансформации)97.
Именно эта многоуровневость создает в книге К. Рансмайра пространство «открытой интерпретации», высокую вариативность толкований, возможность движения рецепирующего сознания, вовлекаемого в «игру» смыслами и образами98. Уже первая сцена романа - картина бушующего моря («Буря - птичья стая высоко в ночи, белая стая, которая, с шумом приблизившись, неожиданно обернулась верхушкой исполинского вала, налетевшего на корабль. Буря - крики и стоны во тьме под палубой и кислая вонь блевотины (...) Буря - путь в Томы» (ПМ. 16)) открывает, по меньшей мере, три возможности толкования этого эпизода. На уровне номинальном это может быть прочитано, например, как описание морского путешествия со всеми сопутствующими деталями и вытекающими отсюда последствиями («крики», «стоны», «вонь блевотины»).
На уровне протосюжета образ «бури» может быть связан, во-первых, с «рождением текста», с метатекстуальностью романа Рансмайра, воспринимаемого как «книга о том, как творится мир книги»99 (интерес к этой теме является одним из приоритетных в современной постмо97 Параллель «античная мифология и современность конца XX века» в «Последнем мире» в западных научных исследованиях имеет разные трактовки. Например, П.Ангелова находит в этом отсылку к проблеме общечеловеческого развития: от «весны», «мифологического времени возрождения», к «зиме», «к времени последней метаморфозы мира» (См.: Angelova P. Christoph Ransmayrs Romanwerk oder Was heißt und zu welchem Ende verlässt man die Universalgeschichte // Arlt H. (Hg.). Geschichte der österreichischen Literatur. Teil I. 1996. - S. 424-425). П. Бахман видит в этом реализацию концепции М. Хоркхаймера и Т. Адорно: движение от «мифа» к «просвещению». См.: Bachmann Р. Die Auferstehung des Mythos in der Postmodeme. Philosophische Voraussetzungen zu Christoph Ransmayrs Roman «Die letzte Welt» // Diskussion Deutsch 21 . 1990. S. 643-645.
98 В рамках постмодернистской терминологии это именуются «двойным кодированием», т.е. постоянным пародийным сопоставлением двух или более «текстуальных миров». См.: Ильин И.П. Постмодернизм. Словарь. М., 2001.