Проза Томаса Бернхарда : кризис языка и проблема диалогического слова

• Автор: Ташкенов, Сергей Петрович
• Шифр специальности: 10.01.03
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2009
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 185 с.

Содержание
Введение
Глава 1. Аспекты «креативной» эстетики прозы Томаса Бернхарда: кризис языка
1.1. Художественный мир прозы Томаса Бернхарда
1.2. Говорящий субъект как конститутивный элемент текста
1.2.1. Речь и мышление
1.2.2. Патология речи и языка. Сознание и язык
1.2.3. «Живое слово» в прозе Бернхарда
1.3. Речь и язык: проблема слова и знака
1.4. Художественные приемы преодоления языкового кризиса
Глава 2. Аспекты рецептивной эстетики прозы Томаса Бернхарда:
кризис коммуникации и проблема диалогического слова
2.1. Изображенная коммуникация в романе «Стужа»
2.2. Диалогические связи во внутреннем пространстве текста
2.3. Коммуникативная тактика и стратегия прозы Т. Бернхарда.
Проблема коммуникативного события текста
Заключение
Библиография

Введение
В 2009 году отмечается 20 лет со дня смерти австрийского писателя Томаса Бернхарда (1931-1989), в 2011 году будет праздноваться 80 лет со дня его рождения. Г. Янсен говорит о ставшей спустя несколько лет после смерти автора очевидной институционализации автора, о которой свидетельствуют регулярные симпозиумы, выставки, литературные фонды, сотни посвященных ему монографий и сборников научных трудов, издание первого полного собрания сочинений писателя.1 Внимание к Томасу Бернхарду всегда было связано с его скандальностью: писатель никогда не скупился дерзким словом, критикующим культурную и политическую жизнь Австрии2. Однако, влияние, которое художественная ценность писателя оказала на литературу огромно: это не только многочисленные пародии и подражания, но и серьезные авторы, «выросшие» из Бернхарда: Й. Винклер, Э. Елинек и другие. Свой некролог на смерть писателя Э. Елинек назвала «Единственный. И мы, его собственность»3. Очевидно, что Бернхард прочно вписан в литературный канон4.
Неоднозначность, сложность, в немалой степени и эпатажность Томаса Бернхарда, «певца родины с отрицательным знаком»5, с первого романа «Стужа» (1963) вызвали мгновенный взрыв литературоведческого интереса центральных научных школ, которые расходились между собой, пытаясь
1 Jansen G. Prinzip und Prozess Auslöschung: intertextuelle Destruktion und Konstitution des Romans bei Thomas Bernhard. Würzburg, 2005. S. 10. - Здесь и далее во всей работе цитаты из немецкоязычных изданий даются в моем переводе - С. Т.
2 Об оскорблениях, которые наносил Бернхард и о критике, которую он практиковал в своих выступлениях, письмах и произведениях см.: Bentz О. Thomas Bernhard: Dichtung als Skandal // Sehr gescherte Reaktion. Leserbrief-Schlachten um Thomas Bernhard / Hrsg. v. Jens Dittmar. Wien, 1993.
3 Cm.: Dreissinger S. Von einer Katastrophe in die andere: 13 Gespräche mit Thomas Bernhard. Weitra, 1992. S. 159-164.
4 Cm.: Eggert H. Wann wird ein Autor kanonisch? // Thomas Bernhard - Traditionen und Trabanten. Würzburg, 1999. S. 229-231.
5 Затонский Д. Томас Бернхард: мир рассказываемый, замкнутый, смещенный // Иностранная литература. — 1983. -№11. - С. 186.

выделить главный принцип для понимания и интерпретации его текстов, утвердивших главенство формы над обрамленным ею содержанием.
А. Пфабиган выделяет два «поколения рецепции» творчества писателя6: первое концентрировалось на тематической негативности писателя, работающего с такими темами, как страх, одиночество, болезнь, безумие, (само)убийство, смерть. Немецкий литературный критик М. Райх-Раницки назвал Бернхарда: «темный поэт и горький провидец немецкой литературы, [...] упорный певец болезни и разрушения, гибели и смерти»7. Правда: в центре творчества Бернхарда стоит человек, существующий в современности «не просто как маска, но как посмертная маска»8. Эпиграфом к Бернхарду могли бы служить слова из «Записок из подполья» Достоевского: «мы мертворожденные, да и рождаемся-то давно уж не от живых отцов и это нам все более и более нравится. Во вкус входим»9. И несомненно прав С. Виетта, полагающий, что Бернхард перевел состояние радикального отчуждения Я в агрессивную критику мира, чтобы показать «его затмение, его болезненные симптомы, его безмолвие, его утрату смысла»10.
Второе поколение совершило смену парадигмы в исследованиях Бернхарда. На него научились смотреть как на «юмориста» и принимать во внимание относительность его негативизма11. Так, С. Виета относит тексты Бернхарда к самым смешным текстам позднего модернизма, называя их «деструктивными комедиями»12.
6 См.: Pfabigan A. Thomas Bernhard. Ein österreichisches Weltexperiment. München, 1999. S. 11-12.
7 Reich-Ranicki M. Thomas Bernhard: Aufsätze und Reden. Zürich, 1990. S. 45.
8 Schlüpfer W. Über Bangigkeit: Gedanken zu Robert Musil und Thomas Bernhard // Der herausgeforderte Mensch: philosophische Texte zur Existenz. Essays. Zürich. 2008. S. 31.
9 Достоевский Ф.М. Записки из подполья 11 Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В 12 т. М., 1982. Т.
2. С. 504.
10 Vietta S. Die literarische Moderne: eine problemgeschichtliche Darstellung der deutschsprachigen Literatur von Hölderlin bis Thomas Bernhard. Stuttgart, 1992. S. 158.
11 О комичности в творчестве Бернхарда см., напр.: Walitsch H. Thomas Bernhard und das Komische: Versuch über den Komikbegriff Thomas Bernhards anhand der Texte "Alte Meister" und "Die Macht der Gewohnheit". Erlangen, 1992.
12 Vietta S. Op. cit. S. 219.

мы втягиваемся в умственный процесс»75. Благодаря такой повествовательной методике читатель находится одновременно внутри и вовне: «язык, ставший движением экзистенции, тянет нас в центр того или иного персонажа; вкрапления конъюнктива, напротив, отводят нас на критическую дистанцию»76. М. Билленкамп отмечает не только возникающее посредством такой повествовательной техники дистанцирование читателя по отношению к рассказанному, но и говорит о том, что такой нарратив позволяет Бернхарду «воспрепятствовать возможности идентификаторской рецепции»77.
Остановимся кратко на фигуре повествователя, которую А. Майер называет «псевдомиметической»78. От первого романа к последнему она проходит эволюцию. Первые повествователи Бернхарда были случайными свидетелями (медицинский студент в «Стуже», сын врача в «Помешательстве», рассказчик в «Известковом заводе»). Начиная с романа «Корректура», рассказчик знаком с героем и обыкновенно был его близким другом79 (рассказчик и Ройтхамер в «Корректуре», рассказчик и Вертхаймер в «Гибнущем», Ацбахер и Регер в «Старых мастерах»). Тем не менее, фигура рассказчика всегда сохраняет свою архитектонику и цитирующую функцию в тексте.
Модусы художественности и эстетическое завершение. Под «модусом художественности» понимается тот или иной тип художественной целостности, «всеобъемлющая характеристика художественного целого: некоторая стратегия оцельнения художественной реальности, предполагающая внутреннее единство эстетической ситуации, управляемой единым творческим законом»80. Модус художественности является способом развертывания художественной
75 Blöcker G. Wie Existenznot durch Sprachnot glaubwürdig wird // Sprachnot und Wirklichkeitszerfall. Hrsg. v. Elisabeth Meier u.a. Düsseldorf, 1972. S. 17.
76 Ibid.
77 Billenkamp M. Thomas Bernhard: Narrativik und poetologische Praxis. Heidelberg, 2008. S. 190.
78 Maier A. Die Verführung: Thomas Bernhards Prosa. Göttingen, 2004. S. 60.
79 A. Майер объясняет этим схожесть речевых стилей повествователя и рассказчика (см.
Maier A. Op. cit. S. 62), что расходится с нашей трактовкой этой проблемы —об этом см. дальше.
80 Тюпа В.И. Модусы художественности // Поэтка: словарь актуальных терминов и понятий. М., 2008. С. 127.