Становление и развитие карачаево-балкарской авторской поэзии второй половины XIX - начала XX века : концепция человека, поэтика

• Автор: Тетуев, Борис Инзрелович
• Шифр специальности: 10.01.02
• Научная степень: Докторская
• Год защиты: 2008
• Место защиты: Нальчик
• Количество страниц: 385 с.

СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ

Глава I. Карачаево-балкарская религиозно-дидактичес-кая

поэзия и проблема авторского художественного сознания23

1.1. Особенности религиозного просветительства в карачаево-балкарской модификации «ийман-ислама»

1.2. Эволюция жанра «зикир» в карачаево-балкарской религиознодидактической поэзии

1.3. Архетипические теологемы в карачаево-балкарской версии жанра «мунажат»

1.4. Трансформация религиозно-дидактических жанров в этикодидактической поэме Д. Шаваева «Грустные думы-размышления Дауут-Хаджи»

1.5. Агиографическая поэзия Д. Шаваева. Архетип пророка

Глава II. Генезис авторского художественного сознания в

карачаево-балкарской поэзии

2.1. Текст и прототекст в восточных поэмах Д. Шаваева и К. Мечиева (антропология любви или конфликт «пассионарнарности» и «прагматики»)
2.2. Этнонациональные основы авторской карачаево-балкарской лирики XIX - начала XX века
2.3. Отражение истории карачаево-балкарского народа в авторской историко-героической поэзии XIX века
2.4. Типологические черты карачаево-балкарской авторской набеговой песни
2.5. Эволюция карачаево-балкарской авторской набеговой песни

Глава III. Авторское художественное сознание в жанровотематическом преломлении в карачаево-балкарской поэзии конца XIX - начала XX века
3.1. Социокультурный контекст развития авторского художественного сознания
3.2. Социально-этическая и эстетическая актуализация национального хронотопа в поэмах К. Мечиева «Бузжигит» и «Раненый тур»
3.3. Антропоцентрический дискурс в религиозно-дидактической поэзии К. Мечиева
3.4. Этнопоэтические символы в карачаево-балкарской авторской поэзии: художественная традиция
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
БИБЛИОГРАФИЯ

ВВЕДЕНИЕ
Актуальность темы исследования. Позитивные изменения, происшедшие в нашем обществе на рубеже П-Ш тысячелетий, позволяют обратиться к исследованию некоторых страниц истории северокавказских литератур XIX века, не ставших, по ряду причин объективного и субъективного порядка предметом литературоведческого осмысления. Преодоление идеологизированного подхода к литературному наследию содействует открытию и переоценке значительного по объему фактического материала, дает возможность скорректировать в определенной мере представления об истоках и преемственных связях национальных культур так называемых «малых» народов Российской Федерации.
Определения «новописьменная», «младописьменная», широко использовавшиеся применительно к литературам народов Северного Кавказа, сформировали общепринятое трафаретное представление об «инфантильном» возрасте национальных культур. Согласно этому распространенному, соответствующему духу идеологии советской эпохи тезису, история литератур народов Северного Кавказа началась с Октябрьской революции 1917 года. Подобная точка зрения стала причиной упрощенной характеристики сложного и длительного процесса зарождения и формирования национальных литератур народов Северного Кавказа, что привело к игнорированию исторических корней, к отрицанию преемственности литературных традиций.
Как известно, главным признаком зарождения «индивидуальнотворческого сознания» в той или иной национальной литературе является то, что «центральной категорией поэтики» становится «АВТОР»

точеными бейтами излагает основы йимана и ислама, как нечто уже известное слушателям, потому необходимость в его аргументации преданиями отпадает. Вместе с тем, в наставлениях к верующим поэт выражает свое личное отношение к разъясняемым религиозно-правовым канонам, приближая их мышлению, соответствующему карачаево-балкарской ментальности. Так, используя формульное клише, традиционное для фольклорной поэзии, он оговаривает себя, приуменьшает свои знания, умение выразить свои чувства, осознавая свою «малость» перед сакральностью того, о чем дерзнул сказать: «Билгеним жокъ, ай мен харип нетейим?» («Несведущ я, что мне, бедному, делать»); «Кязим, харип, кеп жаншадынг уялмай, // Бил-генинг болмай, тилинги да тыялмай» [380:366] («Кязим, бедный, не стесняясь, много ты говорил, // Не зная толком ничего, и язык не умея сдержать»).
Религиозное просветительство в «Ийман-исламе» К. Мечиева приобретает ярко выраженный ментальный характер. Обладание знанием (не просто абсолютная вера) декларируется как одна из первейших обязанностей и долг каждого мусульманина, напротив, «незнание» не позволит считать его истинно верующим человеком: «Буслиманла,ийман-ислам били-гиз, // Елген кюнде ийман бла елюгюз» («Мусульмане, ийман-ислам познавайте, // В день смерти с ийманом не расставайтесь»); «Билмеген а бусли-маннга саналмаз, // Еле туруп, ийман бла жан алмаз» [380:363] («Не познавшего, мусульманином не посчитают, // Умирая, без иймана душу отдаст»). Кстати, в народном сознании отразилась диалектика и обратной связи. Так, карачаево-балкарская поговорка гласит: «Билим езеги - ийман» («Сердцевина знания - вера») [74:293].
Проповедь знания и образованности красной нитью проходит в «Ийман-исламе» К. Мечиева, но с особой силой она выражается в разделе «Китапла» («Книги»). Поэт знакомит в ней своих соотечественников с рождением четырех основных мировых религий, называет имена пророков,