Поэтико-философский аспект повестей Владимира Максимова 1960-х годов

• Автор: Жукова, Татьяна Евгеньевна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2004
• Место защиты: Тамбов
• Количество страниц: 179 с.

Глава I. Проблемно-художественное своеобразие «триптиха» Владимира Максимова «Мы обживаем землю», «Жив

человек», «Стань за черту»

§ 1. «Печоринствующий тип» в ранних повестях Владимира ^ Максимова (повесть «Мы обживаем землю») и способы его
воплощения

§ 2. Проблема «мятущейся души» в повести Владимира

Максимова «Жив человек»

§ 3. Проблема всепрощения в повести Владимира Максимова

«Стань за черту»

§ 4. Конфликт «отцов и детей» в повести Владимира Максимова

^ «Стань за черту»

§ 5. Динамика жанрово-поэтических средств в «триптихе»

Владимира Максимова
Глава II. Философско-этический аспект проблемы взаимоотношений личности и общества в повествовательной дилогии Владимира Максимова («Дорога», «Баллада о
Савве»)
Щ § 1. Концепт «дорога» в повестях Владимира Максимова
«Дорога» и «Баллада о Савве»
§ 2. Проблема праведничества в тоталитарном обществе в
дилогии Владимира Максимова
§ 3. Антиномия «родина-чужбина» в повестях Владимира Максимова «Дорога» и «Баллада о Савве»

§ 4. Особенности пространственно-временных отношений в
ранних повестях Владимира Максимова
Заключение
Примечания
Список используемой литературы

Творчество Владимира Максимова справедливо сравнивали с «форте», что в музыкальном словаре обозначает звучание в полную силу. Действительно, его повести, романы, драмы свидетельствуют о полной самоотдаче и необычайной силе самобытного голоса истинно русского писателя.
Произведения В. Максимова, которого традиционно относят к третьей волне эмиграции, написаны исключительно о России, о ее судьбе, об ответственности каждого человека за исторический путь Родины. Нельзя согласиться с КЗолотусским в том, что все лучшее было написано В. Максимовым до эмиграции, так как эволюция творчества художника была объективным и естественным процессом, связанным с развитием литературы в мировом сообществе в целом. Но то, что русский писатель на протяжении всей жизни оставался любящим сыном своей многострадальной земли, - это несомненно. «Он долго жил на Западе и научился ценить его культуру и способность к выживанию. Но он чувствовал и то, как опадают силы Запада, как, достигши удовлетворения, грубо говоря, животных нужд, тот уперся в это удовлетворение, как в потолок. Максимову казалось, что Запад в этом смысле безнадежен, а у России еще есть надежда» [1].
Первые повести В. Максимова содержат художественные идеи, которые в дальнейшем будут развиваться и обогащаться в его крупных эпических произведениях, таких как «Семь дней творения», «Ковчег для незваных», «Карантин», «Заглянуть в бездну», «Прощание из ниоткуда», «Кочевание до смерти». Все его творчество представляет неразрывную эстетическую целостность: идеи, образы, мотивы, символы перетекают из одной книги в другую, поворачиваясь все новыми гранями.
Лев Аннинский в рецензии на книгу «Мы обживаем землю» подчеркивал бунтарский дух прозы писателя: «Максимов - это жесткий,
большеглазого попутчика» [3, 1, 100]. Эта сцена доказывает, что доброта не ушла из ожесточенного сердца Сергея, она подпитывается страданием других людей.
Милосердие и открытость медсестры Симы пробуждают в Сергее совестливость. Он думает: «Двадцать с лишним лет глушу я воспоминания в спирте, в злобе, в судорожной драке за свое место под солнцем... встречается мне человек, который случайно, а может быть, и с умыслом, выманивает, словно улитку из ракушки, душу мою на свет божий и заставляет ее изворачиваться от тоски и боли» [3, 1, 75]. Сима «выходила» на фронте много народа «все больше не руками, а сердцем» [3, 1, 75]. Но прошлое напоминает Сергею, что выживает и побеждает тот, в ком меньше иллюзий. Он решает, что «когда почувствует под собой землю», то «перешагнет через десяток таких Сим» [3, 1, 76]. И снова погружается в злобную неприязнь ко всем. Неожиданно приходят на память слова Семена Семеновича о том, что лысый немец, расстреливающий бочки с водой, чтобы пленные не могли пить, - один, а тех самых «бабьих узелков» - десятки. И как доказательство того, что добро пересилит, начинается сильный ливень: «дождь не подлежит расстрелу» [3, 1, 84]. Небо, «замешенное на земной грязи и крови», поит людей, а солнце обсушивает. «Благодать Божья» чувствуется всеми. Вновь поколеблена уверенность главного героя в жестокости мира. Но это ненадолго.
Ощущение предательства, недовольства собой преследует Царева: «Будто я, как тот кривоногий татарин в плену, ни за что, ни про что, этак походя плюнул кому-то в душу» [3, 1, 97]. Тема предательства как разновидности зла звучит в эпизодах, связанных с пребыванием Сергея в колонии (последняя его «отсидка», куда он попал, выручая мальчонку). Решаясь на побег, он уже знал, что совершит предательство, а потому выбирает в «сотоварищи» «матерого столичного громилу», вора, тупого и угрюмого парня Патефона, которому уже «нечего терять». И в этом выборе