Трансформация классических жанров в поэзии И. Бродского: эклога, элегия, сонет

• Автор: Глебович, Татьяна Александровна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2005
• Место защиты: Екатеринбург
• Количество страниц: 203 с.

Введение 1

Трансформация жанра эклоги в творчестве И. Бродского: стратегия

отклика 22

Трансформация жанра элегии в творчестве И. Бродского: стратегия

уподобления 69

Трансформация жанра сонета в творчестве И. Бродского: стратегия

игры 114

Заключение 173

Список литературы

Творчество И. Бродского - значимый этап развития русской поэзии. Исследователи Л. Баткин, Д. Бетеа, П. Вайль, К. Верхейл, А. Генис, Вяч. Вс. Иванов, М. Крепе, В. Куллэ, Д. Лакербай, Л. Лосев, М. Лотман, А. Найман, В. Полухина, А. Ранчин, Е. Рейн, Д. Ригсби, Н. Стрижевская, И. Фоменко и многие другие подчеркивают, что лирический микрокосм поэта выстраивает многогранные перспективы постижения мира и человека, формирует представления о назначении поэта и поэтического слова. Слагаемыми художественного мира поэта являются и особенности поэтического формотворчества, и специфика диалогического развития всей поэтической системы. Особая роль в создании художественного универсума отводится жанровой ориентации поэта, важйыми особенностями которой являются внимание к большому количеству поэтических и непоэтических форм, стремление к открытию новых для поэзии форм и к адаптации традиционных. В становлении жанров ярко проявляются возможности взаимодействия поэта и языка, поэта и художественной действительности, специфика развития поэтической системы в целом.
Сам Бродский в одном из своих эссе заострял внимание на том, что «подлинный поэт не бежит влияний и преемственности, но зачастую лелеет их и всячески подчеркивает.. .Боязнь влияния, боязнь зависимости - это боязнь - и болезнь - дикаря, но не культуры, которая вся - преемственность, вся - эхо. Оттого так распространены «вариации на тему», пастиш, имитации, как жанровые, так и строфические, оттого существуют формы: сонет, терцина, рондо, газеллы и проч.»1. Следуя за мыслью поэта, необходимо отметить, что сознательная опора на традиции жанровых форм, их развитие и переосмысление создает особый тип жанрового мышления, который становится формой организации индивидуального поэтического мира.
1 Об этом подробно: Бродский И. Примечание к комментарию (Бродский 2001, 693).
В этой связи актуальность исследования обусловливается тем, что изучение бытования классических жанров выявляет уникальное сочетание новаторства и преемственности в лирическом мышлении И. Бродского, а также идеи, способы мышления, потенциал современного литературного сознания2. Жанровая форма заключает в себе художественные принципы своей эпохи и работавших с ней авторов. Анализ «сдвига» жанровых форм в творчестве поэта позволяет обратиться к становлению авторской ценностной системы, рассмотреть создаваемый им образ мира, способы миромоделирования и типы миропостижения в контексте всей предшествующей литературы, выявить принципы уникального поэтического диалога с культурой.
Вне рассмотрения жанровой палитры И. Бродского невозможно понимание структурных основ его поэтического мира, так как принципы бытования стихов, озаглавленных названиями жанров, определяют пути сознательного миромоделирования в авторском поэтическом универсуме. Кроме того, исследование судьбы классических жанров в творчестве И. Бродского необходимо для понимания процессов современной литературы, поскольку пишущие после Бродского поневоле оказываются в контексте его жанровых поисков.
Изучению жанровой системы поэта посвящено немалое количество работ. Интерес И. Бродского к литературным эпохам, стилям, авторам от античности до современности, к разнообразным формам поэтической речи общеизвестен, обращения поэта к феноменам литературного процесса прошлого исследовали Д. Ахапкин, О. Зырянов, М. Калашников, А. Ниеро, Т. Патера, М. Перотто, К. Соколов, С. Титаренко, Б. Шерр и др. Кроме того, практически в любом исследовании поэтического мира И. Бродского и современной поэзии в целом отмечается жанровое многообразие стихов поэта, обращается внимание на
2 Основываясь на ряде работ, мы можем определить литературное сознание как определенную общность представлений, литературных установок и практических подходов к явлениям словесности, реализующуюся в тот или иной исторический период (об этом: Аверинцев, 1997, 104-110; Толмачев, 2004, 160-161; Ильин, 2004, 276-277).
горечь клюквы // к чаю, блюдца с дольками мандарина, // твой миндаль с арахисом, граммов двести. // Ты раскрываешь птичьи клювы // именами «Ольга» или «Марина», // произносимыми с нежностью только в детстве //ив тепле. ...» - и принятие факта ее конечности: «...Вразговорах о смерти место // играет все большую роль, чем время, // и слюна, как полтина, // обжигает язык. ...» - соединяются в традиционном пафосе элегии. Взаимодействие «грустной песни» и эклоги создает в последней особую глубину истинно лирического переживания и осмысления, определяет путь от восприятия к эмоции, от эмоции к рациональному познанию к духовному поиску. Но главный смысл этого взаимодействия заключается в сдвиге концепции человека.
Сама элегическая позиция лирического субъекта открывает новые горизонты. Познавший пушкинский возраст поэт, помещает своего героя в другое измерение, не являющееся по сути обычной земной жизнью. Это измерение определяет наиболее глубинный сдвиг в самосознании лирического «я»: его эклогическим пространством «родного дола» становится особый промежуток между бытием и небытием. Неустойчивость, неопределенность этого пограничного пространства является вероятной причиной специфики воссоздания образа человека в рамках жанровой формы и способов следования традициям жанра.
Вместе с тем особую роль в развитии классической концепции жанра играют и внешние по отношению к человеку образы времени и пространства. Не только время как некий период жизни лирического героя или сезон, но время как объективная категория, абстрактный образ заявляет о своих правах.
Самой яркой характеристикой этого образа в стихе можно назвать его безотносительность к «хорошо» и «плохо», к действительности и иллюзии, к добру и злу: «Время есть мясо немой Вселенной. II Там ничего не тикает. Даже выпав // из космического аппарата, // ничего не поймаете: ни фокстрота, // ни Ярославны, хоть на Путивль настроясь. // Вас убивает на