Национальность героя как элемент художественной системы : Немцы в русской литературе XIX века

• Автор: Жданов, Сергей Сергеевич
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2005
• Место защиты: Новосибирск
• Количество страниц: 197 с.

ГЛАВА 1. ПОЭТИКА ПОРТРЕТА ГЕРОЕВ-НЕМЦЕВ

1.1. Составлющие портрета «типажного» немца

1.2. Поэтика телесности

1.3. «Вещные» атрибуты портрета «типажного» немца

1.4. Отход от типажности в портретном описании

ГЛАВА 2. «НЕМЕЦКОЕ» ПРОСТРАНСТВО В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ТЕКСТЕ

2.1. Ахронное пространство немецкого дома

2.2. Разрушение «уютного» пространства

2.3. Родовое пространство немецкого дома

2.4. «Путь» как пространство Штольца

ГЛАВА 3. ГЕРОЙ-НЕМЕЦ В СИСТЕМЕ ТЕМПОРАЛЬНЫХ КООРДИНАТ

3.1. Будущее героя-немца в контексте неизменяемости
3.2. Мотивы брака и судьбы во временном аспекте
3.3. Случайность в предсказуемом времени
3.4. Вероятностное время Германна
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ

Интерес к проблеме национальной специфики того или иного этноса растёт с каждым годом: данный вопрос ставится в различных научных дисциплинах — философии, истории, социологии, политологии, культурологии и, не в последнюю очередь, в литературоведении. Это связано как с общемировыми центростремительными и центробежными тенденциями развития, так и с глобальными структурными изменениями в самом российском обществе конца XX — начала XXI века. Предпринимаются попытки взглянуть на собственную культуру как «изнутри», так и «извне», «со стороны», поскольку категория «своего», «родного» конституируется в сознании путём сравнения, сопоставления с «чужим», «неродным», представления о котором составляют важную часть коллективной «картины мира». Тем или иным образом эта оппозиция проявляется на протяжении всего культурного развития каждого народа, выделяющего себя из совокупности всего человечества, однако, как отмечает С.В. Оболенская, «...границы между "своим" и "чужим" текучи; они изменяются как в пределах каждой эпохи, так и - тем более — в историческом процессе» [119, 3].
В этом плане особый интерес представляет именно XIX век - время расцвета русской культуры, ознаменованное ростом национального самосознания, осмыслением роли и места России в цивилизационном процессе. Закономерна и актуализация образов «немца» и «немецкого» в ходе этих поисков национальной самоидентичности. Как пишет С.В. Оболенская, «...ни с одним из европейских народов русские не имели, начиная с XVIII века, такого тесного и даже отчасти "домашнего" соприкосновения, как с немцами»1 [120, 190]. По мнению A.B. Михайлова, «Россия и Германия в целом находились в отношениях взаи-модополнительности» [137, 115]. Р.Д. Клюге, касаясь русско-немецких отноше-ний, пишет о «вражде и любви» , о «поле напряжения между чужим и собст1 И. Фляйшхауер отмечает «особое положение немцев в Российской империи.» („die deutsche Sonderstellung im Russischen Reich“) [193, 30] (здесь и далее перевод наш - С.Ж.).
2 С. Дитрих, характеризуя эти отношения, также прибегает к дуальным терминам: «ужас» и «зачарованность» [191, 33], «зависть» и «восхищение» [191, 177]. Сравните с мнением Д. Кикона: «С тех пор как Россия с Петром Великим ... вошла в сознание остальных европейцев, немцы и русские следили друг за другом с таким неосла-беваемым вниманием и часто даже с зачарованностью, примеры которой почти не найдёшь в истории народов.
венным»: «Это постоянное привлечение и отталкивание, диалектический процесс, который обогащал культуру и литературу обоих народов»3 [137, 116].
Соответственно многочисленные и разнообразные контакты русских с немцами не могли не войти в качестве сущностного компонента в реальность художественных произведений. Зачастую не бросаясь в глаза, оставаясь, по определению С.В. Оболенской «фоном», «задним планом» [120, 191], «немецкая» тема является своего рода контрапунктом «русской» темы. Обращение русской литературы к герою-немцу служит, в первую очередь, познанию «русского» во всей его уникальности - «русскости», отразившейся, как в зеркале, в «чужом», в «немецкости» 4. Со временем образовался более или менее устойчивый комплекс неких стереотипных черт, маркируемых конвенциональной литературной «немецкостью» и формирующих интертекстуальные связи между отдельными образами и произведениями. Естественно, без учёта этого комплекса теряется один из главных принципов научного анализа - системность, и в итоге невозможно адекватное восприятие текста, отсылающего к «немецкости», и дешифровка его потенциальных смыслов.
Однако национальная, в данном случае «немецкая» тема в русской литературе ещё требует тщательного изучения. Исследования, посвящённые данной темы, можно объединить в рамках двух подходов. Первый - это культурологический подход, в котором тесно переплетаются собственно культурология, соС обета сторон была задействована вся шкала чувств, часто это были отношения ненависти-любви» [190,21]. У М. Гиголашвили по поводу «немецкой» темы в произведениях Ф.М. Достоевского сказано: «Не удивительно и закономерно, что большинство героев-европейцев у Достоевского (и вообще в русской литературе) - именно немцы... Причина кроется в причудливых зигзагах истории, в таком социально-историческом феномене, как массовые переселения немцев-колонистов в Россию, в укорененности их во всех слоях русского общества, в географическом положении (Германия, - по словам Достоевского, "самый большой и самый главный" сосед России в Европе), и в кармическом законе притягивания противоположностей - ведь на мировой сцене символов славянский и германский характеры (менталитеты) олицетворяют полярные понятия, но в силу закона притягивания противоположностей стремятся друг к другу» [45, 75].
3 Стоит отметить, что обращение к «немецкой» теме свойственно и современной литературе. Соответственно, появляется и литературная критика, обращающаяся к накопленному за два века опыту национального самопознания (см., например, О. Лебедушкина «Роман с немцем, или Русский человек на rendez-vous с Западом» [89]).
4 При этом понятия «русскости» и «немецкости» у русских и немцев, разумеется, не полностью совпадают и носят субъективно-объективный характер идиологем и мифологем, требующих научного анализа и, соответственно, «перевода» в сферу сознательного. Согласно мнению Л.Копелева и Д. Херрмана, «...при контакте двух народов обязательно возникают обобщённые представления о представителе другого народа. Крупные, стабильные сообщества развивают стереотипные представления друг о друге, которые часто передаются от одного поколения к другому. Они присутствуют при каждом новом контакте между представителями двух народов... Даже если их истинность официально оспаривается и они являются предосудительными, они очень живучи в сознании и подсознании людей» [80, 19].
раза: «...я не сводил глаз с её живых, то щурившихся, то широко раскрывающихся глаз...» [6 III, 19]. Статика черт - признак типажей, стандартизированных персонажей, не отличающихся глубиной, многозначностью. В конце концов, просто голубые глаза могут быть и у куклы75. Рассказчик сам замечает, что «ничего в мире нет мудрёнее и неразгаданнее таких близоруких глаз» [6 III, 17], т.е. в них какая-то загадка и нездешняя мудрость. В этой беззащитной близорукости, невинности, кажущейся отстранённости от мира вдруг проявляется странная зоркость и глубина: «Можно подумать, что они долго глядят, не видя ничего, кроме света, и вдруг сосредоточатся на чём-нибудь одном, взглянут глубоко и тотчас же спрячутся за свои таинственные ресницы...» [6 III, 17]. Нечто ангелоподобное есть в этих глазах, созерцающих свет, но никогда не раскрывающих своей тайны. Недаром в тексте возникает символ горы - знак приближения к Богу-Свету: «таинственные ресницы» сравниваются с «нагорными соснами» [6 III, 17]. Собственно, в отрывке, посвящённом глазам героини, зашифрован христианский подтекст повести как пути к Богу.
Сходной динамикой черт, только более тонкой, скрытой, характеризуется и Ида Норк. Её, пользуясь выражением Г.Д. Гачева, «немецкое Innere» в высшей степени недоступно постороннему наблюдателю, тем большее значение приобретает точнейшая нюансировка портрета. Например, рассказчик замечает: «При... великой внешней скромности она страсть как любила пошалить... и умела... сшалить так, что это почти было незаметно...» [6 III, 54-55]. Подобной двуплановости начисто лишены «типажные» немки: например, если о фрейлейн Фридерике из «Якова Пасынкова» И.С. Тургенева сообщается, что она «миленькая немочка» с «доверчиво-нежными голубыми глазками» [9 VI, 115], у нас нет никаких оснований сомневаться в данной характеристике. У «типажа», образно говоря, нет ничего «внутри», весь характер выведен во внешний план. Соответственно, нет никакой тайны, недосказанности — в отличие от образа Иды Норк: «Ида Ивановна смотрела... молча и серьёзно: в это
75 Динамику «живого» как контраст неподвижности «мёртвого» оговаривает Ю.В. Манн, сравнивая «одеревенелый или опредмсченный взгляд» [104, 298] Манилова, Собакевича с глазами Плюшкина, напоминающими бегающих мышей.