Литературный стиль Епифания Премудрого : проблемы преемственности и самобытности

• Автор: Авласович, Светлана Михайловна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2007
• Место защиты: Омск
• Количество страниц: 187 с.

Глава 1. Литературный стиль древнерусского книжника
1.1. Литературный стиль и «стиль эпохи»
1.2. Творческая биография Епифания Премудрого
1.3. Стиль Епифания Премудрого в исследованиях медиевистов
1.4. Исихазм, паламизм и культура Руси в эпоху второго южнославянского влияния
Глава 2. Стиль Епифания Премудрого в литературном контексте: черты
преемственности
2.1. Объем и состав литературного контекста творчества Епифания Премудрого
2.2. Стиль Епифания в контексте современной ему агиографии
2.3. Контекст ранней исихастской литературы: мотив очищения сердца
Глава 3. «Исихия» и велеречие в агиографии Епифания: преемственность и самобытность
3.1. Источники и роль амплификации в агиографии Епифания
3.2. Нанизывание синонимов и акафистные конструкции в житиях Епифания
3.3. Богослужебные песнопения в Житии Стефана
Пермского
3.4. Парадоксы исихастского мировосприятия в Житии Сергия Радонежского
Заключение
Список использованной литературы
Приложения

Епифаний Премудрый, русский агиограф XV в., известен медиевистике как непревзойденный стилист. Инок Троице-Сергиевой Лавры, один из самых ученых и разносторонне одаренных людей своего времени, он является автором, по крайней мере, двух житий - Сергия Радонежского и Стефана Пермского. Кроме того, авторство «Слова о житии и преставлении Димитрия Ивановича, царя русьскаго» чаще всего приписывают этому же агиографу. Уникальный стиль его произведений вызывал и вызывает интерес исследователей. Анализ особенностей творчества Епифания, по мнению Л.А. Дмитриева, является «ключевой, центральной проблемой в изучении русской агиографии, связываемой со вторым южнославянским влиянием» [Дмитриев 1994: 72-89]. Какие художественные и мировоззренческие принципы могли повлиять на агиографа, как они вошли в его философскую картину мира и как были отражены в его произведениях? Что в новом литературном стиле явилось заимствованием из культуры православного Востока и что стало самобытной отличительной чертой русской агиографии?
Актуальность диссертационной работы определяется относительной неисследованностью проблем преемственности и самобытности Епифаниева стиля, его природы и причины возникновения и расцвета «плетения словес» в творчестве Епифания.
В литературоведении неоднократно утверждался и опровергался тезис о связи витиеватой стилистики средневековой агиографии с победой Григория Паламы и афонских исихастов над Варлаамом Калабрийским и его сторонниками на константинопольских соборах в XIV веке и утверждением культурных и мировоззренческих принципов исихазма в Византии, на Балканах и в Древней Руси. Соответственно, можно наблюдать два основных направления в исследовании творчества Епифания Премудрого, которые, в свою очередь, распадаются на несколько более мелких.

Сторонники исихастских и паламитских истоков нового стиля объясняют витиеватость произведений особым отношением исихастов к слову, к световой символике, а также стремлением распространить взгляды Паламы и его последователей по всей православной Эйкумене. Как правило, истоки стиля Епифания в таком случае усматриваются в болгарской литературе времен патриарха Евфимия. Этих взглядов придерживаются такие исследователи, как Д.С. Лихачев, А.И. Калиганов, Г.М. Прохоров, Р. Пиккио и др. Реже истоки витиеватого стиля возводятся к сербской литературе XIII-XIV веков, что можно видеть в концепции В.А. Мошина и в монографии Ф.М. Китч. Зависимость от византийского исихазма также усматривают O.A. Родионов, Л.А. Дмитриев и др.
Другие исследователи, не отрицая некоторого влияния поздневизантийского богословия на литературы slavia ortodoxa, возводят природу «плетения словес» то к ораторскому искусству (О.Ф. Коновалова, В.П. Адриано-ва-Перетц, М.Ф. Антонова, Ю.В. Алиссандратос, М.С. Киселева), то к древнерусским патриотическим произведениям (В.А. Грихин), то к топике античной литературы (Д.М. Буланин). Кроме того, активно развивается в литературоведении идея психологизма и повышенной эмоциональности, экспрессивности стиля «плетение словес», высказанная Д.С. Лихачевым и поддержанная В.А. Грихиным, В.Н. Топоровым, Е.Л. Конявской, Л.С. Соболевой, О.Н. Бахтиной и др. Ряд исследователей соотносит творчество Епифания Премудрого и особенности его стилистики с ораторским искусством Киевской Руси (О.Ф. Коновалова), а также с жанром византийской эпитафики (O.A. Родионов).
Чрезвычайно широкий диапазон взглядов на природу Епифаниева стиля обусловливает необходимость систематизирования существующих концепций и дальнейшего исследования этой проблемы. К сожалению, недостаточно изучен вопрос соотношения Епифаниевых текстов с гимнографией Древней Руси. Медиевистами были отмечены только отдельные вкрапления акафистных композиционных схем в литературное наследие эпохи второго

чает свое особенное преломление и имеет своих выдающихся творцов.
Всех исихастов, к какой бы народности и к какому бы историческому периоду они не принадлежали, роднит единая система мировоззрения, единое святоотеческое и литературное наследие и сходный образ жизни. Последний может быть назван даже сходным ритмом жизни, неким общим для всех делателей Иисусовой молитвы настроением, единой для них атмосферой, которую молитвенник и исихаст неизбежно создает вокруг себя и сообщает своим произведениям, если имеет тот или иной творческий дар. В связи с этим выделяются несколько ключевых для исихазма понятий, заключающих основные принципы его богословия и находящих отражение в его литературном и, более широко, культурном наследии.
Наиболее четко эта система понятий сформулирована, на наш взгляд, в статье В.В. Лепахина, который выделяет шесть основных элементов учения: «а) очищение сердца как средоточия духовной религиозной жизни человека; б) «сочетание» ума и сердца или «сведение» ума в сердце; в) «непрестанная молитва»; г) внимание, трезвение и безмолвие; д) призывание имени Божия как реально-мистической силы; е) явление подвижнику нетварного Фаворского света как высшая ступень богопознания» [Лепахин 1992: 5]. Эти шесть ступеней совершенствования и были той аскетической и молитвенной практикой, которую опытно познавал каждый «священнобезмолствующий» и которая отражалась в его творчестве со всеми особенностями субъективного восприятия. Невозможная без глубоко личных переживаний дорога к совершенству, или обожению, делала уникальным любое произведение такого молитвенника, будь то проповедь, житие, гимн или икона. Но в творчестве любого из них мы можем обнаружить то общее, что говорит о принадлежности к единому учению, а именно: повышенное внимание к сердцу, как средоточию духовной жизни, к соединению сердца с умом, то есть внутренней гармонии личности, к уединению, безмолвию, тишине, к «постоянной молитве», к имени Божию и, наконец, к видению божественного света и соединению с Богом. Отдельные элементы этой системы стали не только основополагаю-