Проблема стиля мышления в философии В.В. Розанова

• Автор: Фролов, Алексей Александрович
• Шифр специальности: 09.00.03
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2014
• Место защиты: Санкт-Петербург
• Количество страниц: 160 с.

ВВЕДЕНИЕ
ГЛАВА I. Стиль мышления в философии и науке
§ 1. Понятие стиля
§ 1Л. Лингвистический подход к понятию «стиль»
§ 1.2. Искусствоведческий ПОДХОД К ПОНЯТИЮ «стиль»
§ 2. Мышление и язык
§ 3. Стиль мышления и мировоззрение
ГЛАВА II. Гносеологические основания стиля мышления
В.В. Розанова
§ 1. Гносеологическая проблематика трактата «О
понимании»
§ 2. Гносеологические идеи в контексте западноевропейской
мысли
ГЛАВА III. Теоретико-гносеологический аспект стиля
литературно-публицистических трудов В.В. Розанова
§ 1. Стиль мышления в контексте разработки проблемы
историософии в творчестве В.В. Розанова
§ 2. Флорилегийный стиль в контексте критики идеологии и
литературы («Уединенное» ВВ. Розанова)
§ 3. Стилистические доминанты мышления Розанова в
контексте критики культуры и философии
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
БИБЛИОГРАФИЯ
ВВЕДЕНИЕ
Астуальносгь темы исследования
Изучение стиля мышления представляется важным и актуальным вследствие двух моментов: обусловленности мышления соответствующим мировоззрением и зависимости мышления от норм и категорий языка. В связи с проблемой стиля мышления следует говорить, во-первых, о теоретическом стиле мышления, который присущ науке н философии, во-вторых — об индивидуально-личностном мышлении, которое находит выражение в области религии и художественного творчества. Научное и философское мышление в своей конкретной определенности всегда рационально и, следовательно, лишено индивидуальной специфики. Что же касается художественного творчества, то в этом случае руководящим звеном выступает сам язык, который индивидуализирует творчество писателя и художника. В последнем случае крайне важно иметь в виду особенность развитая философии: она, с одной стороны, выступает как чисто теоретическое знание и в этом смысле сближается с наукой, а с другой — развивается в «несвойственных ей формах», таких как литература, искусство, религия. Последний момент особенно характерен для русской философии. Достаточно вспомнить Ф.М. Достоевского, И.С. Тургенева, И.А. Гончарова, А.П. Чехова. Каждый из них, будучи литератором, развивал соответствующие философемы, которые не получали интерпретации в академической философской традиции. Отсюда яркий антропологизм такого рода философствования. К данному разряду мыслителей-художников, философов-литераторов относится и Василий Васильевич Розанов (1856-1919). Именно это позволяет исследовать его творчество в контексте понятия индивидуального стиля мышления.
Следует различать понятия «стиль мышления» и «содержание мышления». В классической философии, которая выработала свой четкий категориальный аппарат, стиль и содержание преимущественно совпадают; там же, где философия

еще пребывает в состоянии философствования, где на первом плане не категории, а философемы и жизненно важные принципы, такого совпадения, как правило, не бывает — здесь содержание философии требует интерпретации, а способ интерпретации целиком зависит от специфики языкового восприятия идей, мыслей, понятий. Это находит свое обобщение в понятии «литературоцеитризм», которое отражает характерную черту всего отечественного философствования.
Задача диссертационного исследования заключается в том, чтобы осмыслить проблему стиля мышления на примере творчества В.В. Розанова и прежде всего на примере его трактата «О понимании», выражающего в методологическом плане идейное и тематическое многообразие духовных исканий русского мьісліггеля. Соответственно, стиль мышления осмысливается автором как особый способ философствования, обуславливающий уникальное своеобразие русской философии конца XIX — начала XX в.
Степень научной разработанности темы
Хотя количество літератури, посвященной творчеству Розанова, необычайно обширно, следует отметить, что лишь немногие исследователи уделяют внимание рассмотрению стиля философского мышления русского мыслителя н публициста.
Первый опыт интерпретации философии Розанова выразился в двух негативных рецензиях на трактат «О понимании. Опыт исследования природы, границ и внутреннего строения науки как цельного знания» (1886 г.), опубликованных в «Вестнике Европы» Л.З. Слонимским и анонимным критиком в «Русской мысли». Рецензенты упрекали Розанова за неверное использование центрального понятия — термина «понимание», за то, что вместо «психологического процесса», т. е. того, что «принято разуметь под этим словом (пониманием)», автор подразумевал нечто совсем иное1. Критикам тогда не удалось уяснить, что термин «понимание», интерпретированный в психологическом контексте, принципиально не соответствовал интенциям
1 Розанов В.В. О понимании. Опыт исследования природы, границ и внутреннего строения науки как цельного знання. -— М.: Институт философии, теологии и истории Святого Фомы, 2006. С. 603.

этом фазическая сторона речи в целом усваивается ребенком раньше, чем происходит осознание семантической связи. Дальнейшее открытие этой связи является важным этапом в развитии мышления ребенка, и оно тем радостнее и значительнее для последнего, чем более оно затруднено, например в связи с отсутствием каких-либо каналов восприятия. Особо яркой иллюстрацией значительности этого открытия может служить приведенный Э. Кассирером случай со слепоглухонемой Элен Келлер, передающий точный момент осознания ребенком наличия этой связи. Учительница девочки следующим образом описала этот момент: «Я должна рассказать вам хотя бы вкратце об этом утре: ведь случилось нечто весьма важное. Элен сделала второй огромный шаг в своем образовании. Она узнала, что каждая вещь имеет имя и что ее ручная азбука — ключ к каждой вещи, которую она хочет знать. ...В то утро во время умывания она захотела узнать название воды. Когда она хочет знать какое-то название, она указывает на этот предмет и хлопает меня по руке. Я обозначила на ее руке по буквам “в-о-д-а” и больше не думала об этом, пока не позавтракали... [Потом] мы пошли к водокачке, и я заставила Элен держать кружку под струей, пока я накачивала воду. Когда холодная вода хлынула, заполняя кружку, я написала на свободной руке Элен: “в-о-д-а”. Слово, так близко совпавшее с ощущением холодной воды, льющейся по руке, кажется, испугало ее. Она уронила кружку и остановилась как вкопанная. Лицо ее озарилось каким-то светом. Она повторила несколько раз “вода”. Потом она опустилась на землю и спросила, как это называется, показала на насос и решетку и наконец, внезапно обернувшись, спросила мое имя. В ответ я обозначила на руке “учитель”. Всю дорогу назад она была взволнована и выучивала имя каждого предмета, которого касалась, — и так за несколько часов она прибавила к своему словарю тридцать новых слов. Наутро она встала сияющая. Носилась от вещи к вещи, спрашивая их имя и радостно целуя меня... Всё теперь должно было иметь свое имя. Куда бы мы ни ходили, везде она немедленно спрашивала о названиях вещей, которые не встречала дома. Она требовала от друзей называть ей по буквам предметы и всех, кто попадался,