Художественные функции стилизации в романе серебряного века

• Автор: Журавлева, Наталья Васильевна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2004
• Место защиты: Воронеж
• Количество страниц: 201 с.

1. Введение

2. Роман В.Брюсова «Огненный ангел» как воплощение

мифа о познании

3. Поиск «истинной России» в романе А.Белого «Серебряный голубь»

4. Авантюрность как «формула мира» в романе М.Кузмина «Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо,

графа Калиостро»

5. Заключение

6. Список использованной литературы

Русская литература рубежа Х1Х-ХХ веков столкнулась с проблемой воплощения реальности, новизна которой определялась надвигавшимся социальным кризисом, специфическими настроениями в области общественной мысли, радикальными переменами в сфере духовного сознания российского общества.
Подъем общественных и духовных интересов, проявившийся во всех видах искусств и в философии, а также появление «душ очень чутких ко всем веяниям духа» (34, с. 685) позволили Н.Бердяеву назвать этот период русской истории «культурным ренессансом» (Там же, с. 684). Одним из определяющих признаков русского ренессанса, по его мнению, было появление нового типа человека, более ориентированного на внутреннюю жизнь: «Внутренний духовный переворот был связан с переходом от исключительной обращённости от «посюстороннему», которая долго господствовала в русской интеллигенции, к раскрытию «потустороннего»» (Там же, с. 685).
Традиция сосредоточенности искусства на видимой реальности социальных отношений прерывается тогда, когда наступает момент осознания потребности в исследовании мистической глубины реальности. В одном из первых манифестов символизма Д.С.Мережковский подчеркивает необходимость и определяет, как одну из задач нового искусства, восстановление «мистической связи человека с бесконечным» (210, с. 174).
Специфику видения реальности художника-символиста А.Белый раскрывает в своих рассуждениях о кризисе, проявившемся в современной жизни: «Мы чувствуем не только, что видим и осязаем, но и то, что никогда не видали глазами, не осязали органами чувств; в этих неведомых, несказуемых чувствах открывается перед нами мир трансцендентной действительности» (31, с. 210).

Закономерно, что это понимание реальности воплотилось в специфической модели мира, представленной в символистском искусстве. Мир, в понимании символистов, кроме своего реального измерения, обладает некой мистической углубленностью, содержащей в себе подчас первопричины всего, что проявляется вовне. Опирающийся на интуицию художник, в отличие от носителя рационального сознания, познает реальность во всей полноте ее как видимых, так и лишь ощущаемых, угадываемых проявлений.
Субъектом познания реальности может быть также герой символистского произведения. Для осуществления этой функции он должен быть наделен более тонкой, чем у обычных людей, интуицией, стремлением к познанию тайн бытия, а также поставлен автором в ситуацию, когда граница между видимой и трансцендентной реальностями ощущается особенно остро. Таким образом, можно говорить о познавательной модели символизма, одним из компонентов которой является герой такого типа, а другим - видимая реальность, обнаруживающая свою мистическую подоплеку.
Символистская картина мира нашла свое воплощение в форме модернистского романа, который возникает в русской литературе раньше, чем обновленный реалистический роман.
Известно, что в конце XIX века жанр романа в русской литературе находится в кризисе, который проявляется не столько в отсутствии произведений этого жанра, достаточно полно представленного, например, писателями-натуралистами, сколько в ощущаемом образованным читателем их низком эстетическом уровне. Причиной такого ощущения было то, что авторы-романисты предлагали читателю произведения традиционной формы, которая ощущалась как неадекватная запросам современности. Сама же современность обладала всеми признаками «романной» эпохи — «эпохи наиболее драматичного отчуждения между человеком и миром» (272, с. 81) -требующей от писателя понимания действительности в единстве новых
блуждающего на путях греха человека, возвращающегося к богу-отцу. Рупрехт сам обращает внимание на схожесть своей и новозаветной историй, когда признается: «Я не хотел входить в город, потому что не хотел явиться перед родителями, как блудный сын в Евангелии, нищим и несчастным» (1У, 295).
«Правдивая повесть», совпадая в основных фабульных моментах с притчей, главным образом это проявляется в главе-посвящении другу-читателю и отчасти в концовке «Повести», на сюжетном уровне значительно от нее отличается. Рупрехт осознает свою жизнь как повторение вечного сюжета о блудном сыне, но при этом сознательно ломает схему существования, предлагаемую ему его временем и культурным окружением. В отличие от своего библейского прототипа, Рупрехта побуждают отправиться в странствия не плотские желания, а жажда познать огромный мир, стремление к открытиям. Само название «Новый Свет», на завоевание которого отправляется герой, кроме конкретного исторического обозначения только что открытого континента в контексте символистского произведения, может быть истолковано как влечение к Новому Знанию. Побуждения, заставившие Рупрехта стать бродягой, безусловно, более благородны, чем у его библейского прототипа. В отличие от последнего, он более активен и сам творит свою судьбу, предпринимает усилия, которые сам впоследствии оценивает как «самовоспитание», сформировавшее из него разностороннюю личность: «Как тихие дни, проведенные за книгами с милым Фридрихом, воспитали мою мысль, так тревожные годы странствий закалили на огне испытаний мою волю и дали мне самое драгоценное качество мужчины: веру в себя» (1У, 23). Рупрехт более щепетилен в вопросах чести и не желает возвращаться в дом родителей разоренным, чтобы снова стать для них обузой, но предпринимает новое путешествие, то есть не смиряется, подобно библейскому герою, а остается бодрым, несмотря на многочисленные потрясения, авантюристом.
То есть «Повесть», оставаясь в рамках сюжета притчи о блудном сыне, в основных моментах спорит с ней. Старая схема пытается вместить новое содержание жизни и под воздействием этого нового разрушается. Споря с