"Пражский текст" в чешской литературе конца XIX - начала XX веков

• Автор: Бобраков-Тимошкин, Александр Евгеньевич
• Шифр специальности: 10.01.03
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2004
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 322 с.

Глава 1. Понятие «городского текста». «Пражский текст»
1.1. Понятие «текст» в современном литературоведении
1.2. Межтекстовые отношения и понятие архитекста
1.3. Семиотика города и «миф» о городе. «Городской» литературный текст
1.4. Структура «городского текста» и подходы к его исследованию
1.5. Предпосылки выделения «пражского текста» чешской литературы
Глава II. Формирование «пражского текста» в чешской литературе рубежа XIX и XX веков
2.1. Древняя «пражская мифология» и формирование «мифа» о Праге в чешской литературе эпохи Национального возрождения
2.2. Прага в творчестве К. Г. Махи. Эволюция образа Праги в чешской литературе 1830-1880-х годов
2.3. Общие принципы изображения Праги в литературе рубежа веков. Предпосылки формирования ядра «пражского текста»
2.4. Особенности пражской немецкоязычной литературы рубежа веков
2.5. Основные литературные направления и жанры, в рамках которых формировался «пражский текст»
Глава III. Инвариантные особенности «пражского текста»
3.1. «Пражский текст» и творчество Юлиуса Зейера
3.2. Прага как город «утраченных иллюзий» в творчестве Вилема Мрштика
3.3. «Пражский текст» и творчество Антонина Совы
3.4. Пражская фантастика Иржи Карасека из Львовиц и «пражский текст»
3.5. Прага в творчестве Карела Матея Чапека Хода: мираж и лабиринт
3.6. «Анонимная» Прага в романе Франца Кафки «Процесс»
3.7. Густав Майринк - «пророк» «магической Праги»
3.8. Символика и основные принципы изображения Праги в «пражском тексте» чешской литературы рубежа XIX - XX веков
Заключение
Библиография

Формулировка проблемы: предмет исследования и основные термины.
В последние несколько десятилетий в гуманитарных науках одним из наиболее перспективных направлений исследований стало изучение проблематики текста. Понятие «текст» принадлежит ныне к наиболее общим, интегральным терминам в системе гуманитарных знаний.
Понимание текста (культурологическое по своей сути) как «гибкой в своих границах, иерархизированной, но подвижно структурирующейся системы значащих элементов, охватывающей диапазон от единичного высказывания до многоэлементных и гетерогенных символических образований» (Абашев 2000, 7), способствует тому, что тексты можно рассматривать в разных аспектах - как, считая их единицами культуры, изучать их функционирование в системе культуры, так и анализировать определенные группы текстов, например тексты художественной литературы, с литературно-историческими целями (изучение стиля или языка писателя, эпохи, литературных школ и направлений и т.д.). Возможно и совмещение этих подходов. По мнению чешской исследовательницы Д. Годровой, одной из основных задач современного литературоведения является реконструкция «духовной модели эпохи» (Нобгоуа 1997, 10) в той мере, в которой она проявляется в художественных текстах.
Достижению этой цели служат и тематологические исследования литературных текстов, в частности анализ поэтики пространства в определенных группах текстов. Художественное пространство играет важную роль в структуре литературных произведений. Исследования художественного пространства, роли тех или иных топосов (под топосом мы понимаем некий пространственный объект, обладающий четкими характеристиками, изображаемый в художественных текстах) в поэтике различных писателей способствуют более глубокому пониманию их творчества.
Одним из пространственных объектов, играющих важную роль в структуре многих художественных произведений, является город. Это не удивительно, если учесть важность роли, которую играет город в истории и культуре человечества.
Город, со времен своего возникновения воспринимающийся как маркированное, «сакральное» пространство, обладающее особой «мифопоэтической аурой» (Н. Е. Меднис), может выступать в культуре в роли особого объекта, «структурно-семантического образования, одной из категорий... культуры» (Абашев 2000,7), порождающего тексты о себе. Недаром Ю. М. Лотман назвал город «сложным семиотическим механизмом, генератором культуры» (Лотман 2002, 212). «Именно наличие метафизического обеспечивает возможность перевода материальной данности в сферу семиотическую, в сферу символического означивания, и, следовательно, формирование особого языка описания, без чего немыслимо рождение текста» (Меднис 2003).
Тексты, создающиеся в культуре и художественной литературе во взаимодействии с семиотической реальностью города, обладают структурой «исключительной сложности... синтезируют свое и чужое, личное и сверхличное, текстовое и внетекстовое» (Топоров 1983а, 410). В результате, при наличии определенных условий, в тех или иных национальных литературах может быть создан корпус семантически связанных между собой, объединенных общими
мотивами и лексико-понятийным словарем (т.е. художественным кодом) произведений, ключевую роль в создании единства и отношений между которыми играет их связь с концептом некоего города, обладающего достаточным семантическим потенциалом для того, чтобы играть роль «генератора культуры», т.е. играющего важную роль в духовной истории народа или всего человечества.
В соответствии с учением тартуско-московской семиотической школы, рассматривающим группы связанных между собой текстов как единый текст, данный корпус произведений в современной культурологии и литературоведении нередко получает наименование «городского текста». «Городской текст» со структурной точки зрения представляет собой одну из разновидностей текста «in abstracto» — «архитекст» («сверхтекст»), определяемый H. Е. Меднис как «сложная система интегрированных текстов, имеющих общую внетекстовую ориентацию, образующих незамкнутое единство, отмеченное смысловой и языковой цельностью» (Меднис 2003).
Одним из таких «городских текстов», сформированных произведениями разных писателей, созданными в разное время, однако обладающих структурным и семантическим единством, основанным на идентичности предмета описания, близости мотивов, тем и семантики, является, по нашему мнению, корпус произведений чешской литературы, в которых Прага изображается как город, обладающий метафизической, символической природой. Данную совокупность произведений мы будем именовать «пражским текстом» чешской литературы.
К «пражскому тексту» принадлежат отнюдь не все произведения, в которых создается художественный образ Праги (их в чешской литературе огромное количество, и далеко не все они обладают семантическим сходством), но лишь те из них, в которых этот образ приобретает символический характер, становится отражением «метафизической» природы пражского пространства, связывается с ролью Праги в истории и культуре чешского народа и Европы в целом. Принципиальное различие понятий «пражский текст» и «образ Праги» состоит в том, что «пражский текст» формируется в тесной связи с функционированием культурного «мифа» о Праге, т.е. совокупности представлений об этом городе, существующих в культуре и формирующихся как на основе исторических событий и изменений актуальной реальности (городской архитектуры и т.п.), так и на основе отражения этой реальности в различных текстах (фольклорных, литературных и т.д.). Иными словами, тема «Пражский текст в чешской литературе», с одной стороны, уже, чем «Образ Праги» (поскольку ее исследование не предполагает обращения ко всем текстам, изображающим Прагу), с другой -шире, поскольку для ее исследования необходимо обращение к проблеме формирования культурных «мифов» о Праге как «сердце Чехии» и «магическом городе».
Наша гипотеза о существовании «пражского текста» опирается прежде всего на исключительную важность города Праги для чешской истории, а текстов о Праге, как документальных, так и художественных, — для чешской культуры, т.е. на богатый семиотический потенциал города.
Уже в первые века существования Праги уникальное расположение этого города на перекрестке европейских торговых путей привело к возникновению представлений об этом городе как о «сердце Европы», подтверждавшихся приобретением Прагой статуса метрополии Священной Римской империи при императорах Карле IV (XIV в.) и Рудольфе II (конец XVI-XVII вв.). С одной

влиянием могут восприниматься реальные пространства» (Нобгоуа 1997а, 17). Изменение оценок того или иного феномена в культуре (например, топоса) под влиянием текстов о нем, очевидное в связи с символическими художественными пространствами, является еще одним аргументом в пользу их «мифологичности».
Поэтика пространства в литературных произведениях, к исследованию которой возрос интерес в особенности в трудах структуралистов (ср. исследование Я. Мукаржовским пространства «Мая» К. Г. Махи (Микагоуяку 1948, 3, 9-202)), стала одной из важнейших областей исследования для тартуской школы. Важность пространственных характеристик определяется тем, что художественное пространство моделирует пространство реальности, т.е. является одним из существенных компонентов общей ее модели.
«Различные точки пространства становятся метафорами определенных состояний и способов восприятия...», отношений к миру и бытию (например, топос тюрьмы может являться метафорой несвободы души героя, топос храма - его устремленности к высшим духовным истинам и т.п.) (Нойгоуа 1997а, 15). Эти метафоры, наряду с архетипической символикой пространств, ложатся в основу культурных мифов, создающихся или фиксирующихся в художественной литературе. При этом важно, что символическая значимость того или иного пространства в литературе постоянно переоценивается (в отличие от фольклора, где она остается неизменной).
Особенности пространственных характеристик в литературных произведениях повлияли и на развитие литературы в целом. В частности, неразрывно связан с пространственными характеристиками жанр романа, сюжет которого создается сменой «семантических полей», в которых находится герой (см. Лотман 1992а, 413-447). В связи с эти следует вспомнить и об идеях М. М. Бахтина о хронотопе, т.е. единстве временных и пространственных характеристик как основном объединяющем факторе, «центре тяжести» в романе (Бахтин 1975, 391-392). «На этих сюжетно-пространственных структурах основываются впоследствии определенные жанры или жанровые типы...», поскольку в произведении автор создает художественное пространство «из тех возможностей, которые ему предоставляет "пространство" его времени и того или иного жанра или жанровой области» (Нобгоуа 1997а, 14-15). Иными словами, можно говорить о неких общих характеристиках пространства отдельных жанров, эпох, авторов и т.п., или о едином понимании пространства в рамках одного архитекста.
Реализация «универсальных мифопоэтических схем» в рамках некоторого текста, естественно, повышает его связность, упрочивает связи между элементами, ибо архетипический, мифологический код в построении текста легко выделяем. В случае, если эти схемы одинаково реализуются в группе текстов, данная группа приобретает важный объединяющий фактор, позволяющий рассматривать ее как архитекст. Например, «петербургский текст» роднит с «архаическими текстами космологического содержания», где, естественно, наиболее естественно реализовывались эти схемы49, его мифологическая семантика, заданная главным

В. Н. Топоров так описывает особенности подобных схем: «Напряжение борьбы таково, что любой член
бинарных оппозиций, определяющих семантику данного универсума, становится двусмысленным,
амбивалентным... Границы между означающим и означающим, членами оппозиций - становятся
прозрачными. Непрерывность и гомогенность пространства и времени уничтожаются, они становятся
дискретными, и разным их отрезкам приписывается различная ценность» (194-195). Все это применимо, по
мнению ученого, например, к «петербургским» произведениям Достоевского.