Первая мировая война в русской прозе 1920-1930-х гг. : Историософия и поэтика

• Автор: Фоминых, Татьяна Николаевна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Докторская
• Год защиты: 1998
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 383 с.

ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ

ЧАСТЬ I. ОППОЗИЦИЯ ОПТИМИСТИЧЕСКОГО и ПЕССИМИСТИЧЕСКОГО ТИПОВ МИРОПОНИМАНИЯ в ХУДОЖЕСТВЕННОМ ИЗОБРАЖЕНИИ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
Глава 1. Древние легенды и научные истины: мировая война в романах К.Федина (“Города и годы”), А.Белого (“Москва”), С.Клычкова (“Сахарный немец”)
Глава 2. Мировая война в художественном сознании И.Эренбурга (“Лик войны”, “Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников...”), М.Алданова (“Армагеддон”, “Ключ”), Г.Иванова (“Третий Рим”)
Глава 3. Историко-культурные аспекты военной темы в романах А.Толстого (“Хождение по мукам”), М.Осоргина (“Сивцев Вражек”), С.Сергеева-Ценского (“Зауряд-полк”, “Массы, машины, стихии”)
Глава 4. Религиозно-мистические искания в русской зарубежной прозе о мировой войне (Б.Зайцев “Золотой узор”, Л. Зуров “Древний путь”, “Поле”, Д.Мережковский “Атлантида-Европа”, Ф.Степун “Из писем прапорщика-
Глава 5. Первая мировая война в советской прозе 30-х гг. (Вс. Вишневский “Война”, П. Романов “Русь”, А. Явич “Путь”, “Сыновья”, М. Шолохов “Тихий
ЧАСТЬ II. ОБРАЗ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ В КОНТЕКСТЕ ОПТИМИСТИЧЕСКОГО МИРОПОНИМАНИЯ

артиллериста”)

До1г'М, Горький “Жизнь Клима Самгина”)

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

ПРИМЕЧАНИЯ

ВВЕДЕНИЕ
Вопреки хронологии, подлинное начало XX века справедливо датируется роковыми 1914-1918 гг. Значение первой мировой войны как исходной катастрофы XX века становится особенно отчетливым в конце столетия; тем большую актуальность приобретает для нас отечественная литература двух послевоенных десятилетий, в которой мировая война была осмыслена как явление эпохальное.
Следует признать, что современное литературоведение не уделяет теме первой мировой войны должного внимания. Остаются единичными специальные работы, определяющие ее место в творчестве отдельных писателей 20-30-х гг.1, работ обобщающего характера, дающих целостное представление о ней, нет. Актуальность настоящего исследования обусловлена необходимостью преодолеть разрыв, существующий между фактической представленностью данной темы в литературном процессе 20-30-х гг. и уровнем ее теоретического осмысления; потребностью преодолеть сложившиеся стереотипы восприятия темы первой мировой войны, препятствующие формированию объективных представлений о сложных процессах ее художественного освоения.
В научном отношении плодотворным представляется историософский аспект избранной темы. В компетенции историософского знания находятся вопросы смысла и направленности исторического процесса, путей цивилизационного развития. Пользуясь терминологией А.Тойнби, современные историки отмечают вызванный мировой войной “глубинный надлом” и указывают при этом, что “вопрос - имеет ли история смысл - возник вместе с ним”2, имея в виду, что никогда прежде он не приобретал такую напряженность, никогда разброс ответов на него не был столь впечатляющим, как в эпоху великой войны. Созидательные возможности человеческого разума, оптимальность рационального способа познания мира, наличие / отсутствие прогресса суть разные его грани. По словам

Н.Бердяева, “философия истории есть вскрытие смысла подлинно бытий-
и „3
ственного в истории, существенного и сущностного в ней
Пишущие о битвах 1914-1918 гг. не раз отмечали их “зрелищное оскудение”. Я.Тугендхольд указывал: “Многомиллионная, но почти невидимая, позиционная и маневренная, газовая и электрическая, растянутая на сотни верст - эта война - “лабиринт” - не может быть вмещена в эстетические рамки искусства”4. В данном случае критик вел речь о батальной живописи; по его мнению, новый облик войны обусловил ее упадок и выдвинул на авансцену искусства батальную литературу; лишь ей, с его точки зрения”, были доступны самые трудноуловимые нюансы военных переживаний. На наш взгляд, в искусстве слова утрата зрелищности компенсировалась не только “психологией”, как полагал Я.Тугендхольд, но и “философией”. В этой связи кажется весьма продуктивным вывод, сделанный Г.А.Белой: “Даже в тех случаях, когда события первой мировой войны вызывали в творчестве писателя только тематический отклик <...>, они - одновременно - являлись стимулом к серьезной переоценке мира и своих взглядов, что нередко приводило к глубинному смещению геологических пластов, сдвигам в самой природе художественного мира”5. Война представлялась прозаикам 20-30-х гг. сложнейшим комплексом историософских проблем, она рассматривалась ими не автономно, а в контексте общеметодологической проблематики, и адекватное ее освещение возможно лишь с учетом этой, с нашей точки зрения, принципиальной характеристики. Объектом исследования в настоящей работе является авторская историософия - “история-искусство”, по определению Л.Н.Толстого.
Степень историософской “заряженности” стала критерием отбора произведений для текстуального анализа; она же позволила нам объединить произведения корифеев литературы и писателей “второго ряда”; она дала возможность увидеть сходство и различие трактовок исторического

лепая роль отведена им в ней. Вряд ли устроители музейной экспозиции преследовали цель “выпороть” самих себя, но именно это с ними и случилось, ибо объективно замыкающая эволюционный ряд голова варвара подрывала авторитет той научной доктрины, которую должна была пропагандировать выставка. Вместо homo sapiens итогом развития оказался “зверский убийца, страшный бандит, дневной грабитель и знаменитый истязатель женщин”. Данный курьез позволил автору вскрыть суть первой в истории человечества мировой войны. Являющаяся ее символом голова Карла Эберсокса давала основание воспринять катастрофу как возврат к временам дикости.
Курьез у Федина - один из “ключей” к трактовке темы мировой войны. Это касается “невыдуманных” - подлинных документов эпохи, введенных в повествование в том виде, в каком они реально существовали (информационные сообщения, коммерческая реклама и т.п.), и вымышленных эпизодов, “скроенных” по модели нелепого случая. Курьезно освещение английскими и германскими журналистами битвы морских держав под Скагерраком: “Под Скагерраком морская Англия победила морскую Германию и морская Германия победила морскую Англию. Побежденной в этой борьбе оказалась логика - держава наименее могущественная” (169). Вызванные войной перемены затронули основы национальной психологии, главное изменение точно обозначил Пауль Гениг: “Мы начали хныкать <...>” (238). В этом контексте как курьез воспринимается ставшая крылатой фраза Гинденбурга: “...из мировой войны победителем выйдет тот, у кого крепче нервы” (204), сопровождаемая трижды повторенным исполненным иронии авторским вопросом: “О ком думал генерал-фельдмаршал фон Гинденбург, когда сказал о нервах?” (205, 206, 207). Курьезом кажутся выведенные рукой молодого солдата на стенке вагона слова: “В Пари...”. Нелепость “притязаний” обнажает