Библейские мотивы в поэзии М. Цветаевой

• Автор: Мещерякова, Ирина Анатольевна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2000
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 228 с.

СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ
ГЛАВА I. Раннее творчество М. Цветаевой
§1. Гая половина 1910-х годов (дореволюционное
творчество)
§ 2. Лирика Цветаевой 2-ой половины 1910-х годов
§ 3. Цикл “Стихи к Блоку”
§4. Циклы “Подруга”, “Вифлеем”
§ 5. Образ Богородицы в ранней лирике Цветаевой
§6. Стихотворение “Евреям” (1916)
§7. Ветхий и Новый Завет в ранней лирике Цветаевой..69—74 '
§8. Стихотворение “Бог — прав...” (1918)
§ 9. Стихотворение “Кто создан из камня...” (1920)
ГЛАВА П. Лирика Цветаевой периода 1921—1940 годов
§1. Общая характеристика
§ 2. Мотив сиротства в лирике Цветаевой
§ 3. Тема ученичества в лирике Цветаевой
§ 4. Ветхий Завет в лирике Цветаевой 20-х годов
§ 5. Православная традиция в лирике Цветаевой
20-х г. (цикл “Георгий”)
§ 6. Цикл “Бог” (1922)
§7. Цикл “Магдалина” (1923)
§ 8. Цикл “Стол” (1933—1935)
ГЛАВА П1. Поэмы Марины Цветаевой
§1. Общая проблематика
§ 2. Характеристика “Поэмы Горы” и “Поэмы Конца”
§ 3. Библейский фон в поэмах “Горы” и “Конца”
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
БИБЛИОГРАФИЯ

Введение
Неослабевающий интерес к творческому наследию Марины Цветаевой представляет собой один из самых значительных культурных феноменов последних десятилетий. В многочисленных трудах цветаеведов исследуются такие аспекты цветаевского творчества, как мифологизм, интертекстуальность (с преимущественной актуализацией классического романтизма), трагический фатализм в раскрытии основных поэтических тем — любви и творчества, а также грандиозный лингвистический эксперимент Цветаевой, реформирование традиционного поэтического языка.
Однако при всей очевидной важности этих поэтических доминант не только, даже не столько они являются специфическими характеристиками именно цветаевского творчества: его константная характеристика, как справедливо отмечает Е. И. Ревзин, “утверждение предельной искренности ее поэтичесих произведений, т. е. искренность, с которой Цветаева воссоздает в своих стихах свойства своей собственной личности, своего человеческого характера, обстоятельств частной жизни”1.
Действительно, специфика цветаевской поэтики такова, что эта поэтика фактически исключает различия между человеческим обликом и обликом лирической героини, вокруг которого организуется художественное пространство текста. Дневниковость, подчеркнутая интимность изображаемого, придание тексту максимально личностной окраски, исповедальная интонация — излюбленные поэтом художественные приемы, которые выделяют практически все исследователи творчества Цветаевой. “Цветаева — поэт чрезвычайно искренний, вообще,
1 Ревзин Е. II. Текст как реконструкция личности И Борисоглебье Марины Цветаевой: Шестая цветаевская международная научно-тематическая конференция (9—11 окт. 1998): Сб. докл. М., 1999. С. 142—143.

возможно, самый искренний в истории русской поэзии”1, — пишет Иосиф Бродский.
Искренность, исповедальность цветаевского творчества означает, что текст как результат творчества мыслится ею в качестве естественного продолжения человеческой жизни. Поэтому анализ творчества Марины Цветаевой в большинстве исследований неотделим от анализа человеческой личности поэта, особенностей ее поведения и обстоятельств ее судьбы. Ни в коей мере не оспаривая такой подход к творчеству Цветаевой, мы, тем не менее, хотели бы обратить внимание на то, что не все в ее поэзии (как, впрочем, и в прозе) поддается исключительно биографической интерпретации. Пространство и время Цветаевой должны восприниматься и изучаться как пространство контекстов: генетического контекста, контекста культуры в целом и, разумеется, контекста литературы и языка в частности, контекста мифологического и архетипического. При этом следует учитывать самое главное — контекст самой Цветаевой, “ее художественного сознания и личности, обернувшийся, логически понятным образом, проблемой идентификации и самоидентификации поэта и человека”2.
Вот почему утверждение: “Автобиографический генезис поэзии
Цветаевой проявляет себя не более, чем генезис литературный”3 — представляется чересчур категоричным, хотя мы и вынуждены признать, что очень многие произведения Цветаевой основаны на литературных источниках, в числе которых можно назвать художественную литературу, фольклор, исторические сочинения, мифы, легенды и т. д. Трактовка темы или сюжета, уже известных по ставшим каноническими литературным текстам, служила для Цветаевой важным творческим стимулом. Изучение
1 Бродский II. 06 одном стихотворении // И. Бродский о Марине Цветаевой: интервью, эссе. М
1997. С. 81.
2 Ревзипа О. Г. Пространство и время Марины Цветаевой // "... Все в груди слилось и спелось”: Пятая цветаевская международная научно-тематическая конференция (9—11 окт. 1997): Сб. докл. М
1998. С. 270.
3 Мейкин М. Марина Цветаева: поэтика усвоения. М., 1997. С. 13.

Что весьма характерно для структуры цветаевских сборников и циклов — отдельные аспекты темы и мотивы одного стихотворения разрабатываются в следующем сборнике или цикле. Интересно сравнить с этой точки зрения две строфы из стихотворений разных циклов: “Над синевою подмосковных рощ // Накрапывает колокольный дождь. // Бредут слепцы калужскою дорогой, — // Калужской — песенной — прекрасной, и она // Смывает и смывает имена // Смиренных странников, во тьме поющих Бога” (цикл “Стихи о Москве”) — и “В певучем граде моем купола горят, // И Спаса светлого славит слепец бродячий ... //Ия дарю тебе свой колокольный град, // Ахматова! — и сердце свое в придачу” (цикл “Ахматовой”). Образ слепцов в обоих примерах передает идею святости. Цветаева рисует типичную для России конца XIX — начала XX века картину, когда так называемые “калики перехожие”, странствуя, пели духовные стихи, в которых восхваляли Бога. Поэт использует метафорические эпитеты “колокольный дождь” — “колокольный град”, “дорога песенная” — “певучий град”, создавая таким образом образ соборности, который дополняется метафорой “купола горят”. А. Красовски отмечает, что подобная совмещенность в слове смежных смыслов фиксирует “противоречивость, сложность, многозначность образа: с одной стороны — возвышенность, счастье, радость, “светлость”, с другой — мрачность, безотрадность, трагичность”1.
Слово “колокол” представляется одним из наиболее значимых в стихотворениях этого периода: это не только одно из самых частотных слов, оно становится структурообразующим элементом знаменитого московского рельефа: “Семь холмов — как семь колоколов! // На семи колоколах — колокольни. // Всех счетом — сорок сороков. // Колокольное семихолмие!”. Таким образом происходит пространственное смещение,
1 Красовски А. Стилистический аспект лиршаг Марины Цветаевой в 10-е годы // Борисоглебье Марины Цветаевой: Шестая цветаевская международная научно-тематическая конференция (9—11 окт. 1998): Сб. докл. М., 1999. С. 163.