История - событие и рассказ : Критический анализ философии нарративной формы

• Автор: Олейников, Андрей Андреевич
• Шифр специальности: 09.00.03
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 1999
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 171 с.

ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение

Глава 1. Нарративная форма в англо-американской философии
истории
1.1. Дискуссия вокруг формы исторического объяснения.
Схема Поппера-Гемпеля versus “рациональное объяснение”
Дрея
1.2. А. Данто: анализ структуры нарративных предложений.
“История - ретроспективное пере-писывание прошлого”
1.3. В. Гэлли и Л. Минк о проблеме единства повествовательной организации
1.4. X. Уайт: теория “осюжетивания” (emplotment)
Глава 2. Феноменология нарративной формы
2.1.1. П. Рикёр: проект герменевтической феноменологии
2.1.2. Идея корреляции времени и повествования
2.1.3. Проблема прогрессирующего мимесиса
2.1.4. “Осюжетивание” как “возобновление”
4 2.2.1. Д. Карр: аргумент в пользу континуума жизни
и повествования
2.2.2. Темпоральная структура переживания (experience)
и действия (action)
2.2.3. Темпоральность и повествовательная структура
Глава 3. Трансцендентально- прагматическое решение
проблемы нарративного синтеза
3.1. Прагматистская критика идеи языка как посредника выражения или репрезентации
3.2. X. М. Баумгартнер: исторический континуум как повествовательная конструкция.
А. Нехамас: сюжет - не объект, а инструмент критической интерпретации
Заключение
Список источников и литературы
ВВЕДЕНИЕ.
Актуальность темы исследования.
Традиционно понятие “история” принадлежит к числу таких смысловых конструкций, которым не только сложно, но и вряд ли вообще возможно дать исчерпывающее и устраивающее всех определение. Специфическое назначение таких конструкций (обсуждение которых составляет так называемые “вечные темы” - modus vivendi философии), должно быть, и заключается в том, чтобы, сопротивляясь попыткам методического определения, указывать человеку на собственные пределы его определяющей способности. Неудивительно, что по этой причине так устойчивы представления о том, что “история” (так же, как “время”, “бытие”, “сознание”, “язык” и др.) как бы живет своей жизнью: что она может приносить пользу человеку или вредить ему, что ее ход может ускоряться или замедляться, что однажды она закончится или уже закончилась. Разноголосицу этих мнений давно уже не могут перекрыть призывы ограничить сферу употребления “истории”, увидеть в ней особый тип знания, специфицировать его предмет или метод, поскольку не может принадлежать какой-то одной теории то, что чаще всего выступает как принцип релятивизации всех теорий.
В ситуации такой мыслительной неопределенности, сложившейся вокруг “истории”, вместо того, чтобы умножать титанические усилия по производству очередных жизненно-практических или эпистемологических ее дефиниций, мы считаем оправданной необходимость обратиться к тому, что, хотя и лежит на “поверхности” ее исходного смысла, уже успело окружить себя “плотными слоями” различных интерпретаций. Речь идет о роковой эквивокации, сопровождающей употребление понятия “история”, которым часто обозначается равно как совокупность неких подлежащих повествованию событий, так и

собственно рассказ о них. Сама эта эквивокация имеет давнюю историю, так что попытки терминологически закрепить различие между событиями (res gestae, Geschichte) и рассказом (historia rerum gestarum, Historie), свидетельствуя о неудобстве их смешения для методической рефлексии, лишний раз подтверждают синкретический характер бытования нашего понятия1. Однако это важное обстоятельство не может препятствовать вопросу об условиях возможности исторической конструкции (или феномена “истории”), который мы исследуем в настоящей работе. Оно лишь обращает внимание на то, что решение этого вопроса должно вестись с учетом обеих перспектив: с точки зрения событий, сквозь которые мы живем, и с точки зрения повествования, которое мы о них рассказываем. Фактическая совместимость этих перспектив должна быть объяснена из характера существующего между ними различия.
Последнее замечание имеет решающее значение для нашего исследования. Его необходимо иметь в виду прежде всего потому, что заранее может сложиться впечатление, будто так называемая философия нарративной формы, в рамках которой мы предлагаем рассматривать поставленный выше вопрос, уже по своему определению нацеливает нас на предпочтение только одной из обозначенных перспектив, в свете которой “история” предстает как пусть отчасти и достоверный, но всего лишь рассказ о событиях. Упреждая такое впечатление, мы заявляем, что рассматриваем рассказ2 как форму, в которой манифестирует себя целостность “истории”. Она пока еще ничего не решает относительно спо-
1 По этой теме существует фундаментальное исследование Райнхарда Козеллека [148]. О том, как Geschichte “поглотила” Historie, что привело к жизненно-практическому гипостазированию истории, см. его же [150].
2 “Рассказ”, “повествование”, “сказание”, “нарратив”, “наррация” берутся в нашей работе как синонимы. Предпочтение одного термина другому следует из стилистической целесообразности и не несет специальной смысловой нагрузки за исключением отдельных случаев, например, когда “наррация” обозначает акт, а “нарратив” - содержание повествовательного сообщения.

/ но повествованием о событиях “во всех возможных типах конфигура-
ции” (of any set of events) [ibid, P. 15]. Но поскольку историк не обладает знанием будущих событий, то из этого следует, что “субстанциональная” философия проходит мимо тех условий, которые делают возможной историографическую практику, почему и заслуживает строгой критики.
Другой важной частью исследования Данто является анализ характера временной связи, которая объединяет описываемые в нарративном предложении события. Он необходим для того, чтобы показать, что их последовательная связь по ходу повествования имеет чисто проективный характер и не отражает их последовательности в “реальном” времени.
В описании человеческой деятельности, говорит Данто, мы используем специальные глагольные конструкции, которые определяют единичные действия, с точки зрения той цели, которые они призваны совершить. Он называет такие конструкции “проективными глаголами” и приводит примеры: “писать книгу”, “сажать розы”, “совершать французскую революцию”. Обозначаемые ими действия могут быть разделены на ряд отдельных поступков, каждый из которых уже не будет иметь прямого отношения к той цели, которая определяется через “проективный глагол”. Так, работа над созданием книги может включать в себя такую операцию, как набор текста на печатной машинке, но последняя не содержит в себе прямого указания на то, что человек, выполняющий это действие, обязательно пишет книгу.
“Проективные глаголы”, обозначая растянутые во времени события, охватывают множество отдельных действий, само перечисление которых не будет ни достаточным, ни необходимым условием для А констатации, что агент А в момент времени t совершает данный про-
ект. Поэтому описываемое событие может одновременно восприниматься как континуальное, так и дисконтинуальное: континуальное