Архетипическая парадигма: миф, сказка, обряд в русской литературе XIX века

• Автор: Ларионова, Марина Ченгаровна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Докторская
• Год защиты: 2006
• Место защиты: Таганрог
• Количество страниц: 344 с.

Глава 1 Архетипическая парадигма в литературе
1.1 Фольклорно-мифологическая повествовательная модель «змей - царевна - герой» в русской литературе
XIX века
1.1.1 «Змей»
1.1.2 «Царевна»
1.1.3 «Герой»
1.2 Фольклорно-мифологические мотивы и образы
в драме A.C. Пушкина «Русалка»
1.3 Сказка и обряд в драме А.Н. Островского «Гроза»
1.4 «Уж не пародия ли?..»
(баллада A.C. Пушкина «Жених»)
Глава 2. Структура художественного символа
2.1 Символ и мифологема
2.2 Символика пьесы А.П. Чехова «Вишневый сад»
2.3 Откуда и куда скачет тройка в поэме Н.В.Гоголя
«Мертвые души»
Глава 3. Миф, сказка и обряд в творчестве А.П. Чехова
3.1 Проблема изучения фольклоризма «нефольклорного» писателя
3.2 Традиции сказочного повествования в ранних рассказах
А.П. Чехова
3.3 «Обращение» сказки и обряда в рассказах А.П. Чехова
3.4 Антисказка «Три сестры»
3.5 Инициация Егорушки: повесть «Степь»
Заключение
Список использованной литературы

Настоящее диссертационное исследование, как следует из названия, посвящено проблеме взаимоотношений фольклора и литературы. Но если содержание понятия «литература» не требует комментария, то о понятии «фольклор» следует поговорить особо. В современной отечественной фольклористике сложились три основные точки зрения на состав и границы фольклора. По мнению В.Е. Гусева, их можно сформулировать следующим образом: фольклор - это а) словесное, устно-поэтическое народное творчество; б) комплекс словесно-музыкальных, драматических (игровых), музыкальнохореографических видов народного искусства; в)вся народная художественная культура, включая декоративно-прикладное искусство [Гусев, 1995: 9].
Первая точка зрения была разработана и высказана в советской науке Б.М. Соколовым и Ю.М. Соколовым, которые опирались на труды Ф.И. Буслаева, A.A. Потебни, А.Н. Веселовского и др [Соколов, 1926; Соколов, 1941]. Они предложили понимать под фольклором устное словесное искусство, с его специфической жанровой системой, набором сюжетов, героев, изобразительных средств, особой фольклорной поэтикой и единством стиля. На первый план при таком подходе выходит художественный характер народной словесности, которую М.К. Азадовский называл «народной литературой» [Азадовский, 1958:41]. Такую научную концепцию разрабатывал
Н.И. Кравцов, осмыслявший именно художественную сторону произведений устного народного творчества, их поэтику и стилистику [Кравцов, 1972]. Эту позицию разделяли и продолжают разделять многие ученые [Аникин, 2005; Ведерникова, 2005 и др.].

В недрах этой точки зрения постепенно вызревала другая. Фольклор - это синкретическое явление, поэтому включает в себя танец, музыку, народный театр - духовную культуру народа [Гусев, 1993]. Такое расширение «области значений» фольклора, хоть и было очень существенным, так как синхронизировало научные поиски филологов, музыковедов, исследователей народного танца, все же оказалось недостаточным, поскольку не включило невербальные формы народной культуры - поверья, обычаи, мифологические представления.
Этот пробел хорошо осознавали еще Б.М. Соколов и Ю.М. Соколов. Но наиболее остро проблема была поставлена
В.Я. Проппом и Б.Н. Путиловым. В.Я. Пропп привлек к изучению фольклора материал, традиционно находившийся в ведении этнографии [Пропп, 1998]. Б.Н. Путилов в работе «Фольклор и народная культура» [Путилов, 2003] отметил, что из предметного поля фольклора были выведены значительные пласты материалов, в связи с чем одна из сфер народной культуры оказалась обособленной от других. Кроме того, категория художественности ограничила изучение нехудожественных явлений фольклора: устных рассказов, поверий и т.д., - которые отошли в сферу интересов этнографии. Более продуктивным Б.Н. Путилов считал тот исследовательский подход, который разрабатывался в западно-европейской и американской фольклористике, изучавшей и устную словесность, и традиционные народные верования, то есть мифологию. Но мифологию только очень условно можно назвать видом словесности. Поэтому в сферу внимания фольклористики ученый предложил включать «любые виды и формы верований, обрядов, процедур, драматических или мимических действий, техники и искусств, если их

предсказывает Татьяне повествователь (V, 62). Наталье после объяснения с Рудиным «так горько, и противно, и пошло казалось жить, так стыдно ей стало самой себя, своей любви, своей печали, что в это мгновение она бы, вероятно, согласилась умереть...» (297). Кити на балу, где Вронский увлекся Анной, «чувствовала себя убитою» (VIII, 100). Конечно, этот мотив неодинаково представлен в разных произведениях, от события до метафоры, но он обязательно есть.
В отличие от сказки, где герой-спаситель и царевна спасаются бегством от змея, в анализируемых текстах функцию бегства осуществляет сам «змей». Будучи во всех отношениях слабее «царевны» (это тоже отличает литературные произведения от сказки), он бежит от нее либо уезжает после ее гибели. Онегиным «охота к перемене мест» овладевает после дуэли, которая была вызвана в конечном счете его отношениями с Татьяной: после их объяснения возникает раздражающая Онегина неловкость, поэтому он досадует на Ленского, приведшего его к Лариным, увлекает Ольгу и т.д. Печорин еще при жизни Бэлы намеревается отправиться «в Америку, в Аравию, в Индию, - авось где-нибудь умру на дороге!» (210) и затем осуществляет это намерение. Рудин уезжает в свою деревню, и позже читатель встречает его на дороге «в одной из отдаленных губерний России», ему все равно куда ехать (307). Вронский под разными предлогами стремится из дома то на дворянские выборы, то в Москву «по делу дома» и, наконец, в город и к матери. Во время этой его отлучки и происходит самоубийство Анны, после которого Вронский едет в Сербию. Лихонин «малодушно уехал в тот же день, когда несправедливо обиженная и опозоренная Любка убежала с квартиры» (243). Это бегство «змея» всегда, а не только у Куприна, результат его малодушия. Он не в силах развязать узлы, которые сам завязал