Рассказы Александра Грина 1920-х годов : Поэтика оксюморона

• Автор: Дикова, Татьяна Юрьевна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 1996
• Место защиты: Екатеринбург
• Количество страниц: 245 с.

ОГЛАВЛЕНИЕ

В В Е Д Е Н И Е
глава I. ЛИЧНОСТЬ ГРИНА КАК ПРЕДДВЕРИЕ ЕГО СТИЛЯ
Глава II. ОКСЮМОРОННОЕ СЛОВО ПИСАТЕЛЯ
Глава III. АНТИТЕЗА - ОСНОВА СЮЖЕТНО-КОМПОЗИЦИОННОЙ
СТРУКТУРЫ ПРОЗЫ ГРИНА
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
ПРИМЕЧАНИЯ:
Введение

Глава I
Глава II
Глава III
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

ВВЕДЕНИЕ
...Творенье, претворенье, вечного духа вечное развлеченье.
Гете. Фауст.
Исследование творчества A.C.Грина ведется уже несколько десятилетий, правда, с разной степенью интенсивности и глубины
это время в гриноведении складывается, на наш взгляд, парадоксальная ситуация. На протяжении многих лет в критике Формируется представление о Грине как о писателе, творчество которого категорически укладывается в рамки либо реализма, либо романтизма (их концепций и поэтики)1. в то же время ряд исследователей (особенно в последние два десятилетия) улавливает
характерную для него "пограничность" Форм, "идущих" от разных
творческих методов. Отсюда - определения: "реалистический
романтизм", "Фантастический реализм", "психологический романтизм", "поэтический реализм", "магический реализм", "сказочный реализм"2 — и это далеко не полный перечень определений творческих принципов Грина, говорящий о сложности, многогранности и необычайной оригинальности его прозы, которая только начинает осознаваться наукой.
В чем же причина (или причины) различного восприятия
художника критикой? Вот - одна из них. В отличие от "возвращенной" литературы ВО—90-х годов. Александр Грин входит в читательское и критическое сознание тогда, когда последнее еще не было столь готовым для приятия "неожиданного" автора, как это происходит,
например, с реакцией на А.Платонова, В.Набокова и других "новых" художников. Рассказы и повести писателя начинают интенсивно
переиздаваться с середины 50-х годов, причем пик популярности Грина приходится на 60-70-е годы. Его благородная романтика,
утонченный психологизм, смелая экзотика, удивительная Фантастика выгодно контрастируют с нормативной литературой послевоенных лет, однако советская критика, долгое время находившаяся в тисках
догматики, трудно двигается к освоению мира неординарного
художника*.
Кроме того, парадоксальность отношений “Грин - критика“ заключается еще и в том, что путь исследования его творчества (поэтики - в частности) лежит, как правило, в русле категории метода и гораздо реже соотносится с категорией стиля, в результате чего писательская индивидуальность в немалой степени нивелируется. А реальный Грин, художник с ярко выраженной Философской
направленностью письма, с необычайными творческими решениями,
"писатель-одиночка“, "стоящий особняком" в ряду писателей, окружающих его, чье присутствие в русской литературе было, по
словам Ю.Олеши, Феноменальным3, ускользает, остается "за кадром".
Между тем, как раз "стилевой анализ, воспроизводящий специфически конкретную структуру произведения, ...является таким ключом, который дает возможность проникать в самую "сердцевину"
создания искусства, открывая в закономерностях его Формы доминанту идейной позиции писателя, ту идею мира, которая составляет его
жизненное и эстетическое credo"'».
Виктор Шкловский, хорошо знавший Грина, видит в нем
художника XX века, который пишет "о людях, освобожденных от
тяжести, но сохранивших новую весомость - весомость ответственности друг за друга". Отсюда - "бытийное" гриновское
представление о том, что он знает путь человека", знает, "как
может жить человек в различных обстоятельствах, ... знает путь его
в будущее".3 Более определенно эту мысль выражает В.Вааль. "Есть
авторы, - говорит он, - повествующие непосредственно о том, что их
* Вместе с тем, об интенсивности внимания к Грину литературной критики 60—70-х годов в какой-то мере говорит то, что именно тогда было написано девять диссертаций и пять монографий, посвященных его творчеству.

неожиданным, не столько писатель или артист, сколько режиссер. Вероятно, он чувствует в себе этот особый талант, ибо так высказывается о своеобразии своих представлений: "Я хорошо вижу
своих героев, ощущаю их свободно и просто, в уме передвигаю их с места на место (...) Ну а писать ... я не люблю. На бумаге все становится хуже. Если бы можно было не писать, а просто рассказать, или, еще лучше, сфотографировать все, созданное в мыслях, могли бы получиться интересные вещи"3'7'. Не случайна, наверное, та заинтересованность, с которой писатель относился к кинематографу, приемы которого он активно использует для соединения, "монтирования" противоположного в своей прозе.
Своеобразное "кинематографическое видение" сказывается, на наш взгляд, на его портретных и пейзажных зарисовках (они всегда даются как бы укрупненно по сравнению с общим Фоном, составляют "передний план" и,как правило, несут большую смысловую нагрузку), на чисто кинематографической "сцепленности", мозаичности кусков текста, составляющих непрерывную цепь сюжета, на краткости "общих" мест и на детальной проработке "ближних", на "вещности" и "интерьерности" его прозы и, наконец, на специфике организации времени и пространства.
Когда герой в "Крысолове" переходит из одной темной залы в другую и оставляет за собой бесконечный коридор словно вытекающих друг из друга пустых пространств, лучше всего воспринимать это зрительно - тогда сочетание пустоты, лабиринта и движения даст наглядно-остро эффект "мистического", заколдованного пространства. Такой зрительной наглядности требуют и метаморфозы, волшебные перемещения в хронотопе героев рассказов "Фанданго". "Волшебное безобразие", "Клубный арап", "Ива", "Убийство в рыбной лавке" и других. Возможно, в наши дни Грин нашел бы себя в профессии режиссера. Но в первой четверти XX века литературное творчество