Мифологические основы поэтики Л. Н. Толстого

• Автор: Кирсанов, Никита Олегович
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 1998
• Место защиты: Томск
• Количество страниц: 158 с.

Оглавление.
Введение
Глава первая. «Эффект реальности» в поэтике Толстого и парадигмы гуманитарной культуры XX века
1.1. «Эффект реальности» в «классическом» исследовательском хронотопе
1.2. «Эффект реальности» в хронотопе «материальной» поэтики
1.3. Текст и реальность в работах М.М. Бахтина
1.4. «Выразительное и говорящее бытие» в понимании Бахтина и Толстого. Постановка проблемы мифологических основ поэтики Толстого
Глава вторая. Карнавал, «первобытная целостность», миф в поэтике Толстого
2.1. Верх
2.2. Упорядоченное - неупорядоченное
2.3. Архитектоника праздника
2.4. Праздник - праздник
Заключение
Список использованных источников и литературы

Введение.
Начиная со второй половины 80-х годов в отечественном литературоведении наметился определённый спад интереса к поэтике Л.Н Толстого Этот процесс продолжается вплоть до настоящего времени: на сегодняшний день художественные открытия Толстого в значительной степени потеряли парадигматическую значимость, которая безоговорочно признавалась за ними на протяжении всей эволюции отечественной теоретико-литературной мысли Характерно, что оживление интереса к Толстому, которое наблюдается в 90-е годы, связано преимущесгвенно с идеологическими аспектами творчества русского классика: религиозно-этическое учение Толстого, философия истории Толстого, Толстой и церковь, Толстой и мыслители «серебряного века»1 - эти темы оттеснили на второй план проблемы, связанные со своеобразием его поэтики. Такая расстановка исследовательских приоритетов далеко не случайна: меняется эпоха, меняется методологический инструментарий отечественного литературоведения - переосмысление феномена Толстого в этом обновляющемся контексте закономерно начинается с «верхних», идеологических этажей его творчества. Между тем представляется, что именно художественные поиски Толстого, его художественная идеология во многом созвучны тем проблемам, которые приобретают особую напряжённость в гуманитарной культуре XX века, и рассмотрение поэтики Толстого в этом контексте является актуальным.
В этой связи первостепенное значение приобретает характерная особенность произведений Толстого, неоднократно обращавшая на себя внимание исследователей. Особенность эта состоит в необыкновенном «жизнеподобии» созданных им образов. Если адекватность искусства и жизни действительно является одной из идеальных целей художественного творчества, то несомненно, что именно Толстой наиболее приблизился к этому пределу. «Начнём с эстетически несомненного, - пишет современный исследователь -с того, что воспринято всеми и щптино всеми: Толстой доводит до высшей степени ощущение нашего присутствия в художественно воссозданном мире. «Эффект присутствия» - первое, что открывается читателю. Сочинения Толстого оказывают единственное в своём
1 См. Есаулов И.А. Идея соборности в романе Толстого «Война и мир». // Лепта. 1996. №30. С. 194-223; Лукацкий М.А. Философия культуры Л.Н.Толстого. Тверь, 1996; Лурье ЯС. Лев Толстой и мыслители «серебряного века». // Звезда. 1993. №7. С. 173-183; Лурье Я,С. После Льва Толстого: Исторические воззрения Толстого и проблемы XX века. СПб., 1993; Формозов А.А. Классики русской литературы и историческая наука. М., 1995 и др.

роде освежающее действие, какое возникает при непосредственном соприкосновении со всем богатством бытия; воображение поднимается до такой живости и красочности, что, казалось бы, может соревноваться с впечатлениями самой жизни»2 (курсив наш. Н.К.) На этот феномен (будем в дальнейшем называть его «эффектом реальности») стали указывать уже в первых откликах на «Войну и мир»3 и очень быстро говорить о нём стало некоторым общим местом в литературе о Толстом (ещё раз: «воспринято всеми и признано всеми»). Лучше всего эта проблема была обозначена писателями Вот, например, характерное замечание Д.С Мережковского; заканчивая свой анализ построения образа Анны Карениной (того, как он складывается из бесчисленного количества телесных признаков), он пишет: «Все эти мельчайшие и отдельные приметы так согласованы, что естественно и невольно соединяются в воображении читателя в одно целое, живое, единственное, особенное личное, незабываемое, так что когда мы кончаем книгу, нам кажется, что мы вшкли Анну Каренину собственными глазом« и узнали бы её тотчас, если бы встретили».4 Об этой же пластичности толстовских образов писал М. Горький: «У Толстого можно научиться... пластике, изумительной рельефности изображения. Когда его читаешь, то получается... ощущение как бы физического бытия его героев, до такой степени у него выточен образ; он как будто стоит перед вами, вот так и хочется пальцем тронуть.»5 А вот Стефан Цвейг: «Каждое художественное произведение только тогда достигает самой высокой степени, когда забываешь о его художественном созидании и ощущаешь его существование как несомненную реальность. У Толстого этот возвышенный обман доведён до совершенства. Никогда не осмеливаешься подумать, - столь ощутимо, правдиво они нас касаются, - что эти рассказы придуманы, что действующие лица вымышлены. Читая их, кажется, заглядываешь в открытое окно реального мира»6 Характерно, что эта иллюзия реальности легко передавалась и иноязычным читателям, несмотря на все искажения, возникающие при переводе. Цвейг - не единственный пример, об обаянии «живой жизни», идущем от произведений Толстого, говорили Г. Флобер, Т. Манн, Р. Роллан. Замечательно, что
2 Днепров В. Изобразительная сила толстовской прозы. // В мире Толстого: Сборник статей. М., 1978. С.53.
3 Ср., например, замечание М. Соловьёва о «форме совершенно новой и столь же соответствующей обыкновенному ходу жизни, сколь и безграничной, как сама жизнь». Северная пчела. 1869,12,23.
4 Мережковский Д.С. Л. Толстой и Достоевский. Вечные спутники. М., 1995. С.74.
5 Горький М. Собрание сочинений в 30-ти тт. Т.26., 1953. С.68.
6 Цвейг С. Три певца своей жизни. Казанова. Стендаль. Толстой. М., 1992. С.250-
251.

формам. Характерный пример - понимание Эйзенштейном темы мести, ставшей одной из ключевых в его творчестве. Восходящая к архаическим, животным инстинктам, она сублимируется, превращаясь в своего рода демонстрацию закона механики: «[...] чудовищно распространённая драматическая, а потому одна из базисных тем - тема мести - не довольствуется рамками того, что она отражает неизбежное противодействие, вызванное действием, в разрезе человеческой психологической реакции...Она уже и самую эту реакцию видит как частное приложение общего закона о равенстве действия и противодействия, диктующее маятнику его маячащее движение»29.
На тягу Эйзенштейна к «самоотождествлению с абстракциями», «стилистическую завороженность всем нечеловеческим, надчеловеческим, машинами, геометрией, жестокостью» указывалось неоднократно. Наиболее существенные в данном контексте наблюдения сделал А.К.Жолковский, посвятивший выявлению «психопоэтических основ эйзенштейновского дискурса» отдельную статью30. Используя некоторые идеи М.М.Бахтина, он анализирует «монологические» установки, лежащие в основе поэтики Эйзенштейна - в первую очередь на материале его отношения к произведению, которое он собирается «поставить» (т.е. в диалоге с которым он находится), - но этот контекст легко можно расширить. По сути дела те же установки определяют отношение Эйзенштейна к жизненному материалу (представленному как что-то аморфное и пассивное), к зрителю, к анализируемому произведению. >
Этот же экзистенциальный принцип и был положен в основу эйзенштейновской теории монтажа: «Разбить в себе заданное, аморфное, нейтральное, безотносительное «бытие» события или явления - с тем, чтобы вновь собрать его воедино, согласно моему взгляду на него, который диктует мне моё к нему отношение, растущее из моей идеологии, моего мировоззрения, являющееся нашим мировоззрением, нашей идеологией.
И собственно с этого момента н начинается в отличие от пассивного отображения
сознательное отражение явлений действительности [...]; и складывается творимый живой

динамическии образ в отличии от пассивного воспроизведения.»
Сходство творческих установок Эйхенбаума и Эйзенштейна сразу бросается в глаза. Не так важно, что формалисты склонны были игнорировать такие понятия как «содержание» и
29 Эйзенштейн С.М. Собр. соч. в 6-ти т., Т. 1. С.245-246.
30 См. Жолковский АХ Поэтика Эйзенштейна: диалогическая или тоталитарная?// АХ. Жолковский. Блуждающие сны я другие работы. М., 1994. С. 296-312.
31 Эйзенштейн С.М. Собр. соч. в 6-ти т., Т.З. М., 1967. С. 584.