Динамика русской литературы первой половины XIX века : Язык переживания, авторское поведение, характерология

• Автор: Фаустов, Андрей Анатольевич
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Докторская
• Год защиты: 1998
• Место защиты: Воронеж
• Количество страниц: 455 с.

Содержание
Введение
Часть I. Язык переживания Глава I. От элегической картины мира к переходной/критической
Глава II. Человек и судьба
Глава III. Судьба, пространство и статус лица у Ф.И. Тютчева и А. А.Фета
Часть II. Авторское поведение
Глава I. На пути к середине XIX века
Глава II. И.А.Гончаров
Глава III. И.С.Тургенев
Часть III. Характерология
Глава I. Возникновение лишнего человека
Глава II. Слабый человек (инвариант и авторские версии характера)
Глава III. Мечтатель
Глава IV. "Женский" миф
Заключение
Примечания

Введение
Среди разнообразных тенденций в современном отечественном литературоведении особенно выделяются две1. С одной стороны, на смену "структуралистски" (говоря широко) ориентированным исследованиям, призывам к точности мысли и техники анализа пришли работы, в которых превыше всего ставится точность факта. Наряду с несомненными "информативными" прибавлениями к филологическому знанию работы эти (с некоторой приблизительностью их можно было бы назвать "неопозитивистскими") принесли с собой и другое: зачастую демонс-
тративное нежелание принимать в расчет то, что традиционно относилось к компетенции "поэтики", и, напротив, всячески подчеркиваемое внимание к политическому, бытовому и прочим контекстам - к тому, от чего "серьезная" наука о литературе (преследуемая призраком "социологизма") еще недавно открещивалась. Любопытно, что даже имеющие до сих пор достаточный вес интертекстуальные исследования без труда вписываются в это общее русло. Как и поиск фактов, поиск перекликающихся мотивов сам по себе отмечен той же печатью недоверия к смыслу - художественному, а нередко и вообще к смыслу - обнаруживаемых и накапливаемых параллелей, иногда просто сополагае-мых безо всякого семантического обоснования.
С другой стороны,- во многом под влиянием запоздалой моды на всевозможные "постмодернистские/постструктуралистские" концепции -фактография стала столь же откровенно третироваться, хотя эта тенденция выражается пока, по большей части, в отвлеченной форме и, пожалуй,- трудно указать на какие-нибудь фундаментальные исследования по истории русской литературы минувшего века, где подобные пост-принципы действовали бы в качестве метода чтения. (Интересы М. Б.Ямпольского и А.К.Жолковского - главных приверженцев этого

свиток драгоценный: "... (любопытствуя по чуждому перу) Прочтет мои стихи - и весь я не умру!". Художник, чьи следы, как он предчувствует, свеет даже легкий вегпр, избирает для себя "маргинальный" путь. Он полагается не на согласную встречу с потомком, а на случай; не на то, что кто-то вслушается в его негромкие стихи, а на то, что любопытство этого Другого привлечет к себе чуждый почерк. Знак низводится здесь - до своей "значимости" (в смысле Ф.де Сос-сюра); голос - до письма; приватная, довольствующаяся намеками коммуникация - до такого общения, из которого адресант себя как бы исключил.
Почти все эти темы (в особой, разумеется, редакции) пересекаются в прощальной песне пушкинского Андрея Шенье. 1) Бесславие, соединенное с мотивом ранней гибели и усиленное до инверсии привычного топоса весь я не умру: "...Увы, моя глава Безвременно падет: мой недозрелый гений Для славы не свершил возвышенных творе-
ний; Я скоро весь умру"; 2) Переход от свитка, хранимого друзьями,- к речи: "Но, тень мою любя, Храните рукопись, о други, для
себя!.. Сбирайтесь иногда читать мой свиток верный И, долго слушая, скажите: это он; Вот речь его"; 3) Своеобразная инкарнация
речи в виде благодарной тени: "А я, забыв могильный сон, Взойду
невидимо, и сяду между вами, И сам заслушаюсь..." (ср. аналогичный ряд в написанном за несколько лет до этого "К Овидию", где вместо рукописи - след: "Безвестен буду я для новых поколений, И, жертва
темная, умрет мой слабый гений... Но если обо мне потомок поздний мой Узнав, придет искать... мой след уединенный - Брегов забвения оставя хладну сень, К нему слетит моя признательная тень"25). Чтение свитка у Пушкина - своего рода магический жест, вызывающий тень (отсюда линия, ведущая к "Заклинанию" и "Для берегов отчизны дальной..."); однако само ее явление - это не только реализация