Художественный мир Юрия Казакова и духовные традиции русской литературы

• Автор: Панфилов, Александр Михайлович
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 1999
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 201 с.

СОДЕРЖАНИЕ
Введение
Глава 1. Ранний Казаков (1953 - 1960 гг.):
соревнование с классиками
Глава 2. Казаков (60-е годы): мастерство
Глава 3. Казаков (70-е годы): образы детства
Заключение
Библиография
ВВЕДЕНИЕ
Данная работа посвящена исследованию художественного мира русского писателя Юрия Павловича Казакова.
Посмертная судьба Казакова печальна. В общем-то, он и при жизни никогда не был "писателем модным" - в том смысле, что устоев не рушил, литературных "форм" революционно не ломал, диссидентом не был, никакими "ангажированностью" и "партийностью" не отличался. Сам Казаков грустил в конце жизни: "Что-то странное происходит с моими книгами, их как будто и в помине не было. Я участвовал в нескольких литературных декадах, ну и, как правило, книжные базары, распродажа. К моим коллегам подходят за автографами, даже толпятся вокруг, а я один как перст, будто все мною изданное проваливается куда-то" (1; 319)1.
И вместе с тем не все здесь правда. Истинньм ценителям русской словесности имя Казакова было более чем известно, они ждали новых его рассказов и очерков с огромным нетерпением и недоумевали - отчего Казаков так часто надолго замолкает, отчего мало пишет? Да и вниманием критики (поначалу - со всего размаху дубинкой гвоздящей, а в последние годы его
1 В ссылках на источники первая цифра указывает порядковый номер, под которым источник значится в библиографическом указателе, а вторая - номер страницы.

земного пути - вполне благожелательной, даже несколько приседающей) он, вообще говоря, был избалован.
"Традиционалист", "продолжатель", "потрясающий стилист" - эти как бы уже автоматические характеристики Юрия Казакова не прятали от внимательного взгляда и другое, - Казаков, продолжая и развивая традиции русской прозы, открывал новые ее пути, был в некотором смысле пионером - то есть делал то, чего никто до него не делал. При внимательном - не взгляде даже, - а "вчувствовании" в его рассказы пронзительная, никогда до того не слышанная нота его становилась очевидна. "Оборотная сторона инфляции слова «новаторство», - писала Г. Белая, - недооценка многих художественно совершенных произведений, которые развивают и обогащают открытия искусства XX века. То, что они являются, в сущности, обновлением литературы, оказывается закрытым для читателя, ибо «прием» спрятан, затушеван, ушел вглубь, поставлен на службу смыслу. Примером может послужить, в частности, один из замечательных рассказов Ю. Казакова «Во сне ты горько плакал»" (20; 158).
Но если до поры до времени не касаться достаточно сложного вопроса об органических литературных "приемах" Ю. Казакова, о взаимодействии в его произведениях "формы" и "содержания" (а вершинный его рассказ "Во сне ты горько плакал" действительно являет собою пример высочайшего искусства формы, которая ощущается не как собственно "форма", но как некое самопроизвольное, вне какого-то определенного человека, в нашем случае -писателя Казакова, самооткровение жизни - трагической и прекрасной), а говорить о вещах более простых, то совершенно очевидно - Казаков ввел в русскую литературу новые темы, новые типы, первым поставил проблемы, едва
возненавидеть) голый конструктивный принцип или формы структурной организации, вырванные из контекста трагических, как правило, взаимоотношений писателя с жизнью, каких-то его высших борений, обретений и потерь. Нам кажется, что такая мотивировка ("чувствительная") выбора сохраняется где-то в смутной глубине любой, самой структуралистской, души.
Но что происходит с исследователем во время работы? Он опускается с высшего, изначального уровня любви к творчеству писателя на низшие уровни, и оттуда начинает кропотливое обратное восхождение по сконструированной лестнице. Но когда он добирается до высшего уровня любви, с которой, в общем-то, все и началось, вдруг оказывается, что уровень этот как бы несущественен. Принципы творчества блестяще описаны, но из этого описания ушло главное - теплота любви, очарование близости, взаимопонимания
То есть провозглашенных аксиом становится на каком-то этапе явно недостаточно.
Как недостаточно их для понимания Казакова, на исходе шестидесятых годов открывшего в себе детское зрение, в строгом соответствии с проективным евангельским требованием - станьте как дети... Разговор об итогах Казакова (третья глава), таким образом, переводится из области формального литературоведения в область жизненной философии, в область мировоззрения. Но не в том смысле, что Казаков дал какое-то законченное мировоззрение. Он его не дал, да это и нехарактерно для той линии русской литературной традиции, к которой он, безусловно, принадлежал (Пушкин, Чехов...) Которая описывается понятием "русская детскость" (в третьей главе и анализируются в основном два "детских" рассказа Казакова - "Свечечка" и "Во сне ты горько плакал"). В которой кажущаяся неозабоченность по поводу "последних"