Метафора истории в русской философии всеединства

• Автор: Олейник, Михаил Михайлович
• Шифр специальности: 09.00.03
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 1998
• Место защиты: Екатеринбург
• Количество страниц: 150 с.

ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ
ГЛАВА I: МЕТАФОРА ИСТОРИИ КАК ПРОБЛЕМА ФИЛОСОФИИ ВСЕЕДИНСТВА
§ 1. Поиск гносеологических оснований метафоры как элемента языка «цельного знания»
§ 2. Проблема рационализации метафоры как элемента исторического самосознания народа
ГЛАВА II: МЕТАФОРА ИСТОРИИ В ИСТОРИЧЕСКОЙ КОНЦЕПЦИИ ВСЕЕДИНСТВА
§ 1. Проблема Софии и Троицы в связи со смыслом истории § 2. Триединство и Троица в историческом процессе и метаистории
ЗАКЛЮЧЕНИЕ

с. 16-41 с

с. 73-94 с

БИБЛИОГРАФИЯ

ВВЕДЕНИЕ
Коренные перемены в жизни российского общества, переосмысление его истории и духовного опыта неизбежно приводят к вопросу о той роли, которую играет в судьбе страны и мировой культуры отечественная философия. Разрушение тоталитарного общества привело и к упадку его идеологии, подвергшейся эрозии не столько в связи с давлением новых мировоззренческих ориентиров, сколько из-за собственной схематичности, надуманности и эвристической несостоятельности (неспособности предсказать и даже объяснить происходящие перемены). Вместе с тем с философской мысли сняты идеологические ограничения, появилась возможность заново открыть для себя историко-философскую традицию, насильственно прерванную в 20-е годы нашего столетия.
Наше общество, похоже, избавляется от возникшего в последние десятилетия сомнения в необходимости философии, причем это сомнение, а порою и нигилистическое отвержение философии было характерно не только для обывательской среды, но и для части научно-технической интеллигенции. Острота мировоззренческого кризиса сегодня вновь связана с поисками общественных идеалов, путей их достижения и осознанием сопряженности любого успеха с неизбежными утратами.
Кризис этот не смягчило ни обращение к беллетристике, ни мистическое «народопоклонство» с неизбежной реставрацией романтических представлений о харизматическом «вожде» и его сподвижниках, воплощающих «великую волю» народа, которую обычные люди даже не осознают и потому ей противятся, пока их не принудят, ни апелляция к религии. Каждая форма общественного сознания несет в себе, по выражению
«философии всеединства», какую-то «правду», т.е. верно конструирует и отражает отдельные моменты и стороны жизни, но нельзя допустить монополии какой-либо формы: философия не может быть заменена ничем другим.
Чтобы заново прояснить вопрос о роли отечественной философии в связи с изменившимся отношением к ней, перед историком философии встает по-новому задача: выйти за пределы «чистой» истории философии и обратиться к исследованию прошлой практики, сходной по своим проблемам с нынешними, современными нам условиями. Россия конца XIX - начала XX века так же, как и теперь, переживала трудные времена. И не случайно в общественной и философской мысли России рубежа веков отчетливо ощущалось стремление расширить рамки философствования, а для этого - изменить язык философии, ее инструментарий. Сейчас этот опыт может оказаться полезным.
Наиболее значимой русской философской традицией была философия всеединства, основанная, как философия, Вл.С.Соловьевым. В отличие от многих попыток преодоления односторонностей рационализма, с целью расширения границ философского познания, данная традиция не отбрасывала прежние достижения философской мысли, объявляя их несостоятельными, а поставила под сомнение лишь притязания на монопольную истинность их способа «открывания» истины. В этой традиции поиск истины становится постоянной проблемой и главной задачей философии. В концепции «цельного знания» Вл. Соловьева есть место для идей любой философской системы, несущей, по своей природе, «правду», для любой, кроме крайнего индивидуализма (который сам все отвергает), или религиозных суррогатов философствования, принимающих облик науки. Вместо по-

ми границами. Слово «определение» уже по смыслу, чем «термин», обозначающий и границу земельную [См.: 107, т.2, с.222]. Возвращаясь к теме отрицательной метафористики Соловьева, можно утверждать, что последняя не может быть отрицательной, т.к. и понятие, и метафора отбрасывают второстепенные черты предмета, выделяя главное, определяют его.
У языка с его метафорами и образами есть внутреннее единство. И это единство - тайна. «Напишем любое собственное имя с малой буквы - и оно станет нарицательным, если не на нашем языке, то на чьем-нибудь чужом» [Там же, с.295]. В споре с имяславцами в 1913-1914 гг. Флоренский напоминал: «Имя Божие есть Бог и именно Сам Бог, но Бог не есть ни имя Его, ни Самое Имя Его».
Таким образом, внутреннее единство языка является и в словосочетании, и в отдельном слове. Подобно резонансу в электромагнитной цепи, который есть «синэргия», несущая с собою бытия, его порождающие», слово-имя больше самого себя. «Бытие, которое больше самого себя, - таково основное определение символа. Символ - это нечто являющее собою то. что не есть он сам, больше его, и. однако, существенно чрез него объявляющееся. Раскрываем это формальное определение: символ есть такая сущность, энергия которой, сращенная, или, точнее, срастворенная с энергией некоторой другой, более ценной в данном отношении сущности, несет. таким образом в себе эту последнюю» (выделено автором - М.О.)[Там же, с.287].
Метафора, следовательно, отличается от символа меньшей устойчивостью. меньшей общезначимостью и подвижностью литературной Формы и возможностью быть не только больше, но и меньше себя в зависимости от того, что она выражает. Вслед за Я.Беме Флоренский многие страницы посвящает сопоставлению слова «имя» на разных языках, применяет свою