Естественно-природное и социальное в пространственной картине мира раннего творчества М. Горького

• Автор: Шапошников, Анатолий Анатольевич
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2008
• Место защиты: Воронеж
• Количество страниц: 204 с.

СОДЕРЖАНИЕ
Введение
Глава I Структура художественного пространства в естественно-природном хронотропе «сказочного» и реалистического повествований у раннего Горького
1.1. Образно-функциональные особенности «сказочного» пространственного построения
1.2. Естественно-природные топосы в произведениях реалистического типа повествования
Глава II Социальный хронотоп города в публицистике, письмах и художественных произведениях писателя 1890-х годов
II. 1. «Городская» тема в публицистике и письмах
П.2. Структура пространственной модели концепта «город» и художественные функции структурных элементов
ІІ.З. Социальный хронотоп «города» в контексте авторской картины мира
Заключение
Примечания
Список использованной литературы

Введение
Понятия художественного пространства и времени традиционно выступают для научной мысли как важнейшие категории, конституирующие авторскую картину мира в художественном «космосе» писателя. Творчество М. Горького в этом плане не составляет исключения и неоднократно привлекало внимание в указанном аспекте, продуктивность которого представляется по-своему неисчерпаемой. При этом опыт, накопленный горьковедением и литературоведческой наукой в целом, нуждается ныне в определенной систематизации, - с тем, чтобы наметить исходные понятийнотерминологические предпосылки современного исследования в контексте обширнейшей истории и теории вопроса. Категориальная соотнесенность художественного пространства и художественного времени получила известное определение «хронотоп» в трудах М.М. Бахтина1. В данном случае двуплановость такого определения закладывала неизбежное противоречие в понимании доминантного - пространственного, либо временного - начал при их неразрывности. Показательно, что сам М.М. Бахтин, отмечавший «ведущее значение» временного начала2, сосредоточивался на анализе доминант художественного пространства — «встреча-расставание (разлука)», «дорога», «быт», «странствование», «дом», «провинциальный городок», «картина мира». Эти пространственные ориентиры, в отличие от абстрактного восприятия временной перспективы, конкретизируют модель аналитической трактовки литературных произведений. Знаменательна в этом плане оценка пространства и времени в «Закате Европы» О. Шпенглера: «...Пространство -это понятие. Время есть слово, намекающее на что-то непонятное, звуковой символ, который ложно толкуют, если силятся трактовать его, по типу понятия, на научный лад... Для первобытного человека слово «время» лишено значения. Он живет, не испытывая в этом слове нужды для противопоставления его чему-то другому. Он имеет время, но ничего о нем не знает. Бодрствуя, мы осознаем только пространство, а не время. Пространство
«есть», оно существует в мире и с миром наших ощущений, и притом двояким образом: как нечто саморасширяющееся, покуда мы мечтательно,
инстинктивно, созерцательно, «мудро» живем своей жизнью, и как пространство в строгом смысле — в мигп напряженного внимания. «Время», напротив, есть открытие, совершаемое нами лишь в мыслительном акте; мы создаем его как представление или понятие, и только гораздо позднее нам брезжит, что и сами мы, поскольку мы живем, являемся временем»3.
В работе «Формы времени и хронотопа в романе» М.М. Бахтин также определяет хронотоп «как преимущественную материализацию времени в пространстве»4, тем самым признавая, по сути, приоритет пространства по отношению к времени. В дальнейшем денотатами бахтинского хронотопа, его своеобразными «проводниками» стали термины известных научных школ XX столетия: «семантическое поле», «модель мира», «пространственная
структура»5, «функциональный локус», «пространственный континуум»0, «промежуточное пространство», «локус эпического пространства»7, «единый универсум»8, «минус-пространство», «анти-пространство», «парадоксальное пространство»9 и др
Наиболее развернуто с научной точки зрения функциональность употребления понятия «художественное пространство» применительно к анализу произведений прозы раскрывается, на наш взгляд, в работах Ю.М. Лотмана.11 Говоря о первостепенном значении пространственной категории в структуре художественного текста, ученый отмечал: «Язык пространственных отношений... важен, так как принадлежит к первичным и основным. Даже временное моделирование часто представляет собой вторичную надстройку над пространственным языком»12.
Показательна также работа Ю.М. Лотмана «К проблеме пространственной семиотики», где ученый определяет два направления исследований в данной области. Первое направление связано с «бахтинской идеей хронотопа». Здесь, как считает Ю.М. Лотман, «базисным структурным

раздумья о свободе. Оказавшись в условиях замкнутого пространства, Чиж не смог убедить птиц «разорвать» их зависимость от «своего» места. «Чужая» сторона вызывает у большинства птичьего сообщества страх перед неизвестностью. Между тем, как мы помним, у Чижа неизвестность побуждает активность сознания — «веру и надежду» (1,131). Эти интенции противопоставлены «правде факта», заключенного в «знании», которым обладает Дятел:
« - Я знаю вас, милостивые государи и государыни, я знаю, сколь высоко вы летаете, но... как ни горько мне говорить вам это, - я знаю и то, что никто из вас не взлетал и не может взлетать выше самого себя» (1,130).
В словах Дятла заключена характеристика «общественного сознания» мира птичьей «публики» (1,128) - боязнь перед иномирием и необычными суждениями. Чиж среди них оказался изгоем, единственным созданием, способным противостоять стереотипам общественного сознания, сформированного в полной, но фатально замкнутой территории.
В связи с этим спорным видится традиционное для советского литературоведения социально-сословное определение образа Дятла как «ничтожного мещанина»19. Здесь текстовая противопоставленность главных героев сказки отражает прежде всего функциональность художественного осмысления автором разного восприятия окружающей действительности. Дятел видит его ограниченным рамками знакомой территории, за пределами которой другое пространство по «факту» непременно будет чуждым. Отсюда и степень его императива, проявляющаяся в защите «своего места». Оппозиционность' Чижа заключается в стремлении расширить локальные представления о жизни, открыв для себя и птиц рощи «страну счастья» (1,129). Именно мечтательные интенции, смыслопоисковая активность Чижа отличает его от реалистической ограниченности Дятла. Такая авторская аллегория отражает противопоставленность различных «правд» в реальном мире.