+
Действующая цена700 499 руб.
Товаров:
На сумму:

Электронная библиотека диссертаций

Доставка любой диссертации в формате PDF и WORD за 499 руб. на e-mail - 20 мин. 800 000 наименований диссертаций и авторефератов. Все авторефераты диссертаций - БЕСПЛАТНО

Расширенный поиск

Художественный мир прозы А.Ф. Лосева и его истоки

  • Автор:

    Тахо-Годи, Елена Аркадьевна

  • Шифр специальности:

    10.01.01

  • Научная степень:

    Докторская

  • Год защиты:

    2004

  • Место защиты:

    Москва

  • Количество страниц:

    461 с.

  • Стоимость:

    700 р.

    499 руб.

до окончания действия скидки
00
00
00
00
+
Наш сайт выгодно отличается тем что при покупке, кроме PDF версии Вы в подарок получаете работу преобразованную в WORD - документ и это предоставляет качественно другие возможности при работе с документом
Страницы оглавления работы

Творческое наследие одного из ярких представителей русской религиозной мысли XX столетия Алексея Федоровича Лосева (1893-1988) монументально и многообразно: философия, богословие, эстетика, классическая филология, лингвистика, теория музыки, математика. Новейший библиографический список его трудов включает в себя более 800 позиций1. Не менее обширна и библиография работ о Лосеве: ее опубликованный краткий вариант, включающий работы как русских, так и зарубежных исследователей, насчитывает около 400 наименований2. Первые статьи о Лосеве появились в конце 20-х гг. и принадлежат философам русского зарубежья: В.Э. Сеземану3, С.Л. Франку4 и Д.И. Чижевскому5. В вышедшей в Париже в 1950 г. «Истории русской философии» выдающийся знаток истории русской философской мысли В.В. Зеньковский писал: «В лице Лосева русская философская мысль явила такую мощь дарования, такую тонкость анализов и такую силу интуитивных созерцаний, что всем этим с беспорностью удостоверяется значительность того философского направления, которое впервые с полной ясностью было намечено Вл. Соловьевым»6. В то же время В.В. Зеньковский сожалел об «общей недогово р е н н о с т и» лосевских книг, «объясняемой полным отсутствием свободы мысли в Сов<етской> России», хотя сила мысли автора «такова, что и прикровенная форма изложения не может ослабить впечатления, которое создается его построениями»7. Этой же политической ситуацией объясняется тот факт, что в России о Лосеве понемногу начали писать лишь с конца 50-х гг., а по-настоящему его творчество стало предметом изучения лишь после смерти самого мыслителя, с конца 80-х гг. XX в., когда появилась масса научных статей, статей энциклопедического характера8, сборники, целиком посвященные Лосеву9, монографии10 и диссертационные исследования11. Большинство этих работ сосредоточено на изучении религиозно-философской деятельности Лосева12, его философии имени13 и воздействия на нее идей платонизма14 и имяславия15, его теории символа16 и мифа17, историческим взглядам Лосева18 или лингвистическим воззрениям19, осмыслению им музыкальных категорий20 и т.д. Таким образом, творчество Лосева являлось объектом исследования преимущественно историков философской, религиозной и эстетической мысли, филологов-классиков, языковедов, но не специалистов по истории русской литературы. До сих пор остается

в тени обширное литературное наследие Лосева, включающее произведения различных жанров (письма, дневники стихи, повести, рассказы, роман) и представляющее собой несомненный интерес и дающее все основания вписать имя Лосева в историю русской литературы XX в.
То, что Лосев как прозаик обойден вниманием, что его нет в словнике энциклопедии «Русские писатели XX века»21, несмотря на то, что он был принят в члены Союза писателей, что, за редким исключением22, работ о прозе Лосева нет, имеет вполне объективное объяснение. О существовании лосевской прозы стало известно лишь в последнее десятилетие. Она не могла появиться в печати ни в 30-40-е гг., когда создавалась, ни позже при жизни автора. Из беллетристических вещей при жизни Лосева были напечатаны лишь его поздние, относящиеся к 80-м гг. рассказы-диалоги «Беседы с Чаликовым»23. Его стихи, дневники и письма, роман «Женщина-мыслитель», повести «Трио Чайковского», «Метеор», «Встреча», рассказы «Мне было 19 лет», «Театрал», «Разговоры на Беломорско-Балтийском канале», «Жизнь», «Вранье сильнее смерти» и др., писались в стол и стали публиковаться посмертно, лишь с первой половины 90-х гг. XX в. в различных периодических изданиях, в том числе и зарубежных24. В 1993 г. была сделана первая попытка издать лосевские прозаические сочинения, но в том, названный «Жизнь. Повести. Рассказы. Письма»25, вошла только малая их часть. Книга 1997 г. «Мне было 19 лет... Дневники. Письма. Проза»26 также включала в себя избранные вещи. Наиболее полное издание прозы Лосева вышло лишь в конце 2002 г. в виде двухтомника «Я сослан в XX век...»27. Так, волей истории Лосев оказался одним из «потаенных писателей» XX столетия.
Правда, существуют и субъективные причины, по которым исследователи могли не обращать должного внимания на Лосева как прозаика. Лосев - представитель русской религиозно-философской школы, поэтому его проза может рассматриваться лишь как «опыты» философа, как дополнение к лосевской философии, а не как самостоятельный художественный мир, выстроенный по чисто литературным канонам. Такому отношению, как это ни парадоксально, на первый взгляд, можно найти подтверждение в собственных лосевских признаниях. Если философ говорил о своей прозе как об «акте слабости» (Я,II, 153), если писал, что к его роману «было бы чрезвычайно странно подходить с художественной оценкой», т.к. он состоит «на % из философских рассуждений» (Я,II, 142), разве не значит это, что вопрос о Лосевехудожнике, вопрос о Лосеве-писателе должен быть закрыт? Однако такой подход был бы в корне ошибочен. Конечно, как философу Лосеву очень важны те философские идеи, которые нашли выражение в его прозе, но эти идеи в ней даны не как голые схемы, они облечены в художественную плоть. И в философских трудах Лосев стремился к выражению не только «интимного, но и просто жизненного», потому что хотел строить «философию не абстрактных форм, а жизненных явлений бытия» (Ж, 401). Понятно, что для выражения интимного и жизненного проза давала гораздо больший простор. Вот почему Лосев в обращении к прозе видит и «такой акт, на котором в дальнейшем я предполагаю развить и “акт силы”» (Я, II, 153). Под этим «актом силы» Лосев имеет в виду выработку, а вернее усовершенствование именно литературного стиля. Лосевская проза - это не акт отчаянья, неверия или отказа от философии, хотя автор после ареста 1930 г. и лагеря уже не имел реальной возможности заниматься философией, хотя он и мучился вопросом, что такое философия, о чем свидетельствуют его письма к A.A. Мейеру28. Однако и в лагере Лосев чувствует «кипение духовных и душевных сил и напор к работе, к творчеству» (Ж, 377). Он сознает себя не только «мастером своей науки», но и «писателем, ведущим за собой общество» (Ж, 399). Жалуясь на невозможность записать задуманные сюжеты, он в письме из лагеря от 30 июня 1932 г. утверждает, что «если бы все это было записано, то получились бы не только законченные литературные образцы, но это было бы базой для дальнейшей литературной эволюции и для прогресса в выработке собственных оригинальных приемов и стиля» (Ж, 410). Недаром в письмах из лагеря Лосев ставит писательство на первое место, а на второе собственно философию, когда пишет жене 19 февраля 1932 г.: «Родная, я - писатель и не могу быть без литературной работы; и я - мыслитель и не могу жить без мысли и без умственного творчества» (Ж, 377). Для нас в этом признании важно то, что он и до непосредственного обращения к литературному творчеству, до создания беллетристических произведений, будучи еще автором только философских трудов 20-х гг., уже сознает себя именно писателем. ((Векторы нравственных и религиозных исканий философии и литературы пересекались неоднократно, начиная еще с классического XIX века. А с начала XX века, в период религиозно-философского подъема, их взаимосвязь стала особенно очевидной. И если ранее русская литература был только почвой, на которой возрастала собственно философская мысль, то теперь она сама уже нередко питалась идеями и по-

сих не пой // Про древний хаос, про родимый!»126. Этой же цели служит и реминисценция из стихов Лермонтова. Но чтобы понять замысел новеллы в целом надо проследить за дальнейшей судьбой «танца» и «портрета» в «Диалектике мифа».
Романтический танец скелетов у Лосева впервые изображается в «Музыкальном мифе», где говорится, что «чувствовать музыкально - значит <.. .> хохотать над свежими могилами, плясать с обнаженными скелетами, невинно и сладостно улыбаться при грохоте обваливающихся миров и воспевать пожарища вселенские» (М, 475). М.С. Уваров, посвятивший «Музыкальному мифу» главу в книге «Архитектоника исповедального слова», не почувствовал «внутренней задачи» текста: отметив, что «образ танцующего бога может показаться в чем-то “сатанинским”», он все же стал доказывать его неоплатоническую природу127. Однако «сатанинская» природа этого танца становится очевидной, если рассматривать его в контексте «Диалектики мифа», где картина танца дана развернута и вплетена в романтический пейзаж. Пристрастие романтиков к изображению именно «ночных» пейзажей, их тяга к тайному, мистическому, к колдовству и оборотничеству, к выбору героев-мертвецов, героев-призраков, - все это концентрируется воедино в пейзаже из «Диалектики мифа», где при лунном сиянии пляшут «пляску смерти» человеческие скелеты.
Чтобы лучше чувствовались романтические «корни» мотива напомним строки из «Бала» В.Ф. Одоевского: «Если сквозь колеблющийся туман всмотреться в толпу, то иногда кажется, что пляшут не люди... в быстром движении с них слетает одежда, волосы, тело ... и пляшут скелеты, постукивая друг о друга костями... а над ними под ту же музыку тянется вереница других скелетов, изломанных, обезображенных... но в зале ничего этого не замечают ... все пляшет и беснуется, как ни в чем не бывало»128. Теперь отрывок из Лосева: «Выйдите на луг, когда над вами безоблачное летнее небо и когда луна одна парит в высоте <.. > совершенно явственно начинается пляска скелетов с оскаленными зубами и длинными-предлинными руками. Нет уже никакой луны, никакого луга, нет ни вас, ни ночи. Только слышен стук скелетов друг о друга; и оскаленные рожи вертятся все быстрее и быстрее, и их становится все больше и больше. <.. .> вдруг стук превращается в гром, и тогда кто-то оглушительно хохочет и высовывает красный язык <...> Холод и смрад, оборотничество и самоистязание, голубое и черное, гипноз и жизнь, вихрь и тишина, - все слилось в одну бесшумную и окостеневшую галлюцинацию» (Д, 76 -78).

Рекомендуемые диссертации данного раздела

Время генерации: 0.141, запросов: 967